— От своего послуха увиливаете, сестрица, — в голосе регентши звучат металлические нотки. — Как литургия, так у нее горлышко разбаливается.
— Да вы посмотрите только, — открывает рот та, — вон и сестры видали — все горло распухло.
— Что мне-то смотреть? Всевышний все видит. Накажет тебя бог. Помяни мое слово, накажет. Чтоб сегодня же была! — И она скрывается среди сиреневых кустов…
Послушница Вера Боронина нагружает на себя охапку и сгибается под ношей. Я уже понимаю, что будет дальше — поплачет женщина тихонько в подушку и с первым ударом колокола поспешит занять свое место на клиросе…
…В огороде и саду тоже видны согнутые спины рабов божьих. Многовато, однако, над ними надсмотрщиков!
И в церкви кипит работа. Драят толченым кирпичом ризы, оттирают замусоленные от прикладывания стекла икон, отмывают затоптанные каменные плиты пола и закапанные воском канделябры. И тут на каждого работающего хватает указчиков…
…Два часа. Время вкушать обеденную трапезу. Со всех сторон тянутся к трапезной монашки. Да, кормят здесь не густо — жиденький супец, каша с кружочком постного маслица.
Но неужели все питаются так?
Мои скептические размышления получают новую пищу: мимо прошмыгивает какая-то проворная фигура с большим подносом, накрытым салфеткой. Но как ни быстро проносится монастырская «официантка», я успеваю уловить аромат мяса. Как? Ведь по монастырскому уставу монашкам не положено есть мясного, кроме великих праздников — рождества или пасхи. Но сегодня не рождество и не пасха. Интересно, кому же предназначено это лакомое блюдо?
Иду вслед за подносом и попадаю в келью. Впрочем, это целая палата — большая, светлая, чисто прибранная. Горят свечки возле нарядно убранного цветами киота. На столике — фрукты, шоколад, печенье. На пышно взбитой перине, на подушках и думочках не лежит — покоится девица с одутловатым лицом. И тело у нее тоже рыхлое и дебелое.
— И приснился мне сон, — расслабленным голосом повествует лежащая, — будто вскочило у меня на левом глазу бельмо.
Доброхотные сиделки в черных косынках, обретающиеся возле и готовые исполнить любую прихоть девицы, испуганно крестятся: увидеть во сне бельмо на левом глазу — дурной знак.
— Не иначе как меня кто-нибудь обманет, — лицо предсказательницы куксится. И по пухлым щекам начинают ползти слезы. Встревоженные доброхотные сиделки окружают плачущую, принимаются ее успокаивать, называют сестрицей Валечкой. Чья-то рука будто ненароком нет-нет да жадно огладит пышные плечи, скользнет по груди…
Кто же она такая?
Валечка, Валентина Аристархова, появилась в здешней обители несколько лет назад, было ей тогда всего двадцать два года. Она имела среднее образование. Но почему же тогда показалась ей заманчивой профессия просвирницы, пекущей «божьи пирожки», золотошвейки, вышивающей покровы, или заведующей свечным ящиком?
С тех пор как отец погиб на фронте, ее мать ухватилась за религию, как за спасительную соломинку, которая сможет ей помочь в горе. Обоих сыновей благословила в священники. Валентину — младшенькую — при себе оставила. Тоже, само собой разумеется, к молитвам да к постам приучила. Жизнь представлялась Валентине пресной, как просвирка. Работой она откровенно тяготилась. Работала с ленцой. Дома тоже было скучно до зевоты. Приелись одни и те же постные лица, одни и те же постные разговоры, одна и та же постная пища. И вот в один прекрасный день Валентина сбежала с приглянувшимся ей бродячим монахом… Больше года пространствовала она. Менялись церкви, менялись и спутники… Наконец обеспокоенным братьям удалось напасть на сестрин след. Священники принялись увещевать беглянку. А видя, что добром не справиться, пригрозили карой господней.
Валентина искренне удивилась:
— Сами же все уши прожужжали, что для бога нужно всем пожертвовать, а теперь…
Но братья были неумолимы, и заблудшая овца принуждена была вернуться домой. Однако за ней требовался глаз да глаз — а то как бы, упаси бог, опять чего-нибудь не выкинула… Вот тогда и созрело решение отправить Валентину за монастырские запоры — все подальше от соблазнов. Валентина поначалу отмахнулась. И чего она там не видала? Скукота одна, да и работать заставят в три погибели.
Братья обнадежили: пусть не боится, пусть только попробует — назад ей путь не заказан. Все лучше, чем так-то небо коптить.
Валентина согласилась попробовать. Авось хуже, чем дома, не будет…
Прием, оказанный новенькой послушнице в монастыре, превзошел все ее ожидания. Настоятельница, умиротворенная крупным вкладом, который пожаловали в монастырскую казну братья Аристарховой, встретила Валентину с распростертыми объятиями. Была и еще причина — трудно залучить теперь в монастырь молодежь!