Отпущенные мне тринадцать дней истекли. Но разве в этом дело? Ведь по правде говоря, так ли уж часто выпадает нам, журналистам, командировка в тринадцатый век?
И я решаю отправиться в знаменитую Почаевскую лавру, в которой живут уже не сестры, а братья во Христе…
Часть вторая
С КРЕСТОМ НА ШЕЕ…
Глава I. ЧУДО НОМЕР ОДИН
Далеко вокруг поблескивают золотом маковки шестнадцати церквей, стоящих на горе, как на постаменте. Красива лавра — ничего не скажешь! Недаром строили ее известные архитекторы и расписывали знаменитые художники. Колокола лавры гудят призывным набатом и к заутрене, и к обедне, и ко всенощной. Гудят и в будни и в праздники.
Впрочем, в святцах праздники расписаны почти круглосуточно. Святых — много: поэтому редко кому из них выпадает празднование в одиночку. Так, например, всем четырнадцати тысячам младенцев, избиенных в Вифлееме, выделен всего-навсего один день. Не повезло и двадцати тысячам мучеников, в Никодимии сожженных, — их всех также посчитали оптом…
Сегодняшний день — тоже праздничный: вознесенье господне. Ну что ж, есть повод отправиться в лавру.
Начинаю медленно подниматься в гору. Припоминаю легенду, будто здешний монастырь возник еще в тринадцатом веке. Будто бы в 1242 году несколько монахов, спасаясь из разоренной татаро-монголами Киево-Печерской лавры, бросились искать убежище в дремучих лесах Волыни. Они-то и осели в скалистых пещерах этой самой Почаевской горы…
Впрочем, некоторые церковные историки склонны отнести основание монастыря лишь к шестнадцатому веку. Тогда богатая бездетная вдова помещица Ганна Гойская щедро оделила небольшой церковный приход земельными угодьями, деревеньками, а заодно и крепостными, «чтобы было постоянно славословие божие», как выразилась она в своем завещании.
Что ж, ясновельможная пани Гойская может спать спокойно — славословие продолжается и по сей день…
С любопытством осматриваюсь. Над входной аркой висит миниатюрная модель лавры. Когда-то здесь наверняка зажигали свечу. Теперь вкручена электрическая лампочка. Почему бы, в самом деле, и церкви не попользоваться цивилизацией?
— Первый раз, видно? — окликает меня кто-то сзади.
— Первый, — отвечаю я и оборачиваюсь.
Передо мной женщина лет сорока. Худое лицо без кровинки, глаза глубоко запали.
— Пойдем-ка для начала в собор. — Она приглашает меня с видом опытного гида. — Я ведь здесь все порядки изучила.
Как выяснилось, Анна Андреевна бродит возле лавры уже целых два года. Бросила в Казани и комнату и работу — духовной пищи ради.
— Ну, а как обстоит дело с телесной? — интересуюсь я.
— Бог даст день, бог даст и пищу. «Молитеся и услышаны будете». — В голосе моей новой знакомой прозвучала, видимо вошедшая в привычку, покорность.
Однако похоже, что всевышний не очень-то благосклонно взирает на свою преданную, всем для него пожертвовавшую рабу — уж слишком поношенное, старенькое пальтецо болтается на ее исхудавшей фигуре.
— Да ведь я не одна у бога, — как бы проследив ход моих мыслей, женщина спешит оправдать всеблагого. — Много нас, таких-то. В одном Почаеве наберется… — И она задумывается, прикидывая, сколько же наберется здесь тех, кто ходит под богом, кушает что бог послал, и если повезет, то твердит, что бог отметил, а если не повезет, то смиренно крестится: дескать, бог наказал.
Рядом с нами ползут в гору, тяжело отдуваясь, старухи лет от шестидесяти до ста. Помоложе встречаются редко.
— Да идем же, — сердито тянет за руку мальчишку толстуха в темном платье с разводами.
— Каждый раз так-то, — вздыхает моя провожатая. — Левой рукой неслуха держать приходится, а то как мать креститься начнет, так сынок тикать норовит.
Перед упирающимся хлопчиком вырастают вдруг двое сверстников в красных галстуках:
— Никак, ты в церковь собрался? Знаешь, Клюдкин, там наш завуч срочно с тобой побеседовать хочет. — Они кивают на домик с табличкой «Штаб народной дружины». — А вы, мамаша, идите себе куда хотите.
Мамаша нехотя разжимает руку. Клюдкин, не теряя времени, вприпрыжку бежит к штабу, — видно, рад-радешенек, что пионерский патруль задержал его…
— Хорошо, я своего в Казани оставила, — поджимает губы Анна Андреевна. — А то ведь небось в мое материнское воспитание тоже вмешались бы…
В соборе деловито хозяйничают монахи: служат службу, исповедуют, дают приложиться к иконе, торгуют иконками, пишут памятки…
Возле «стопы божьей матери» толпится кучка народу. Специально приставленный к этому месту блюститель стопы дает жаждущим приложиться и скупо отцеживает в пузырьки аптекарские дозы святой воды. По мере того как наполняются бутылочки, наполняется серебряными монетами и стоящий тут же поднос.