На монастырской колокольне нет курантов, отбивающих время. Не висят они и в трапезной. Монашки — упаси бог! — не носят часов на руке, не имеют их и в келье. Время здесь измеряется от заутрени до обедни, от обедни до всенощной. В промежутках — количеством молитв и поклонов. Точно высчитано: за час можно произнести с чувством тридцать раз молитву «Господи Иисусе, помилуй мя, грешную» и отбить столько же земных поклонов. Словом, и утром бог, и вечером бог, и в полдень да в полночь никто, кроме него же…
Но когда черная ряса ночи окутывает обитель и в прорехах появляются неяркие звезды, а шитый тусклой парчой месяц заглядывает в кельи, он видит удивительные вещи, которые творятся под покровом ночи и религии…
Вот инокиня Марфа напала на монахиню Аполлинарию и схватила ее за горло. Инокиня Стефанида провела всю ночь в слезах, держа наготове утюг для защиты. Инокиня Тавифа с поленом в руках набросилась на инокиню Антонию. Регентша Веселик исщипала до синяков послушницу Анастасию…
Что все это значит? Простому смертному просто не догадаться, что это воюют «постриженицы во ангельский образ», скрещивают копья две враждующие партии, одна из которых грудью, украшенной крестом, стоит за настоятельницу, а другая, тоже украшенная крестом, — против. По сравнению с этим война Алой и Белой розы, борьба Бурбонов против ненавистных им Валуа, сражения католиков с гугенотами, соляные бунты и тридцатилетние войны, чего доброго, покажутся сущими пустяками!
Оказывается, незадолго до моего прихода здесь произошел самый настоящий бунт, и матушку Людмилу «свергли». Однако она, твердо вознамерившись не отдавать своего скипетра, разгневанная, укатила с жалобой в Москву на собственной «Победе»… Покамест в монастыре междуцарствие…
Ни одна из воюющих сторон не уверена в победе. Еще не известно, как оно под конец обернется. Может, как и в другие разы, начальство обрушит свой гнев на тех, кто посмел бунтовать, позволил себе поднять голос против посаженной сверху игуменьи. И тогда посыплются на повинные головы неприятности, и несть им числа…
Оказывается, так уже не раз бывало. Позже, уже выйдя из монастыря, я смогла ознакомиться с целой кипой старых документов. И все это были жалобы, жалобы, жалобы. Смиренные просьбы монастырских обитательниц к высшему духовенству снизойти до них и облегчить их тяжкую участь. О нет, они ничего не требовали. Жалобы их были лишь жалостным ропотом, робкой попыткой протеста.
А писали-то они о вещах поистине вопиющих. Пожелтевшие странички сохранили потрясающие факты. Испещренные иероглифами подписей, они не оставляли сомнений в своей достоверности. Я сделала пространные выдержки из тех петиций — ведь подлинник всегда лучше пересказа. Пусть же документы говорят сами…
Документ № 1. «Жалоба преосвященному владыке от сестер, монахинь, инокинь и послушниц Корецкого монастыря.
Игуменья Магдалина делает в монастыре что хочет, целую браварию. В церкви одни скандалы. Все мы имеем выдуманные игуменьей клички, а некоторых она додумалась даже избивать. Она кормит нас два раза в день, а по воскресеньям и по праздникам один раз варят. У нас изобилие всех плодов земных, но где их девает игуменья, мы не знаем. У нас есть фруктовый сад, но фруктов нам брать не разрешается. Целую осень сестры копали картошку, а игуменья сидела на поле и караулила, чтоб никто не взял себе несколько картошин на ужин. Сидела она, конечно, не сама. Приходил к ней благочинный, им давали кушанье, и они вместе критиковали сестер, как кто работает. Она не на игуменском месте, а на помещичьем, а мы все ее рабыни. Мы все работали около машины, молотили рожь. Она на машине сидит, окутанная шубами, забрав подушки под себя, около нее чай, шоколад, всевозможные наливки, только соблазн на нас наводит.