— Дождик вроде прошел… — Андреевна торопливо направляется к выходу.
И хотя льет пуще прежнего, мы с облегчением выскакиваем на улицу.
Стоит один раз побывать в этой семейке, чтобы понять, почему ходит в церковь ученица седьмого класса «А» Ольга Мацковская. От таких родителей поневоле побежишь куда глаза глядят, даже к матери божьей и отцу небесному. Наметанный глаз церковников сразу разглядел обиженную девчушку. Такие, как она, — самые подходящие кандидатки в духовные дочери. Надо только приручить овечку, приласкать, приохотить до церкви…
С этого и началось. Ольга в числе прочих детей была приведена бабкой на елку, которая ежегодно устраивается в соборе. На этой елке каждому, кто пожелает прийти, вручается подарок. Ольга унесла с собой занятную шкатулочку и мишуру сладких речей. А потом пришла еще и еще раз…
Собственно, в этом и заключается секрет шкатулочки — ключик от нее открывает доверчивое детское сердце…
Но какие ключи подбирают к таким, как Люба? Как девушка образованная (ведь Андреевна уверяла, что Люба бывшая студентка), как такая девушка становится «духовной дочкой» почаевских пастырей? — вот о чем мне очень хотелось бы узнать.
Глава VII. ЛЕЙТЕНАНТ ГАЛКА ДЕЙСТВУЕТ
В редакции газеты «До новых перемог» ничего не знали о Любе. Впрочем, о духовных дочерях не раз писалось на страницах этой газеты. У всех еще свежа в памяти история пятнадцатилетней Людмилы О.
…В церкви, куда девочка повадилась ходить по указке больной матери, на нее обратил внимание послушник. Сперва он давал ей просвирки, а однажды сунул записку, в которой назначал свидание «для разговора по душам». Девочка, победив страх, решилась для спасения матери прийти вечером на монастырскую галерею. Послушник, потолковав для начала о любви к ближнему, полез целоваться.
…С тех пор между духовным отцом и духовной дочерью возникла отнюдь не духовная связь…
— А ты меня не бросишь? — забеспокоилась Людмила, которая вскоре почувствовала весьма ощутимые результаты этих встреч.
— «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, — донжуан в рясе с чувством процитировал священное писание, — тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею…»
Вскоре послушник Вячеслав скрылся из монастыря. Людмила — сама еще почти девочка — осталась с грудным ребенком на руках.
…История Людмилы взволновала меня. И я подумала, что надо поскорее вызволить Любу из беды. Но как узнать о ней поподробнее?
…В дежурной комнате милиции громко сквернословит какая-то пьянчужка. Одежда ее в грязи — видно, извалялась как следует, прежде чем попала сюда. На шее — дешевенький пластмассовый крестик.
— Заберите Фокину в вытрезвитель, — брезгливо морщится молоденький лейтенант.
— Фокина? Так это та самая, которая сегодня утром терлась на паперти?
— Она самая. Каждый день в церкви и почти каждый вечер в милиции. — Лейтенант устало тянется за папиросой.
Мы знакомимся.
— Журналист? Тогда вам, наверно, будет интересно взглянуть на фокинский поминальник. Вот полюбопытствуйте, что эта святая позаписала себе на память.
В засаленной тетрадочке значилось: «Получила для лавры шашнадцать денежных переводов и шесть посылок. Памятки из них бросила нечитаными. Деньги снесла духовнику, мануфактуру взяла себе». «Туфли из посылки мне не подходят. Продам кому-нибудь». «Когда мне что-нибудь дают, то я наобещаю с гору. А после я своих обещаний помолиться за здравие или за упокой не выполняю. Чего зря время тратить». «На меня напала окаянная плоть. Покоя не дает. Похоть звериная во мне. Только и думаю, с кем бы испытать греховное наслаждение…»
— Ну, это законченный тип, — говорю я, возвращая поминальник. — А я пришла к вам узнать о совсем молодой девушке. Может быть, вы знаете, есть тут у вас такая Люба, вроде бывшая студентка, а теперь возле лавры обретается?
Сказать по правде, я была уверена, что зря теряю время.
— Люба? Студентка? Так это же, наверно, Дудкина. — Лейтенант достает из шкафа тоненькую папку, на которой от руки написано: «Дело Любы Дудкиной…»
Здесь было подобрано все, что удалось узнать о Любе: и письма, и рассказы разысканных лейтенантом людей, которые знали Любу, и официальные справки из разных мест. Люба, по ее словам, круглая сирота, воспитывалась в чужой семье. Не потому ли росла она замкнутой и угрюмой? Не потому ли поспешила после школы уехать в другой город? Поступив в техникум, тоже продолжала держаться в сторонке, как бы отгороженная от товарищей невидимой стеной. Каким равнодушием веет от характеристики, присланной по запросу почаевской милиции Свердловским техникумом советской торговли! «Характеристика на бывшую учащуюся», как сказано там. Не по вине ли техникума стала «бывшей учащейся» та, о которой скупо сказано: «училась хорошо, была скромной девушкой, с хорошими способностями…» Была… В техникуме ею никто особенно не интересовался — хорошо успевает, и ладно. Но помимо знаний именно Люба, как никто другой, нуждалась в тепле, в ласке, в участии — ведь она жила совсем одна в чужом городе. И Люба, спасаясь от душевного одиночества, ухватилась за веру…