— Скажите, правда ли, что здесь все дали обет не есть?
— Это почему же нам обед не есть? — удивляется мой собеседник. — У нас еда хорошая, пока никто не обижался.
— Интересно, что вас сюда потянуло?
— Так ведь здесь же прямо божья благодать, как говорится. Харч хороший, обслуживание, лежишь себе целый день в покое и уюте. Мои товарищи мечтают попасть сюда, только, к сожалению, нет мест.
— Ну, это уж слишком! Неужели столько желающих податься в монахи? Никогда не поверю!
— В монахи? — удивленно переспрашивает мой собеседник. — Вы меня приняли за монаха? — Он заливается смехом. — Сапером был, минером был, а монахом…
Тут выясняется недоразумение — уже два года, как скит передан под Дом инвалидов войны.
— Куда же девались отшельники?
И бывший сапер рассказал мне…
…Долгие годы жил в ските (между прочим, в этой самой келье) некий монах Боголеп. Даже само имя его означало, что дано оно человеку боголепному, то есть слепленному по образу и подобию божьему. Ходил тот Боголеп в лохмотьях, с холщовой сумкой и клянчил подаяние.
— Видать, пухнет с голоду, бедняга, — жалели его люди, замечая, как монах толстеет то на один, то на другой бок.
Жалобы самого Боголепа еще больше убеждали в плачевности его положения.
— Ходишь, ходишь, молишь, молишь, — хныкал он, как пушкинский Варлаам, — три полушки вымолишь…
Но вот однажды монах заболел. Привезли отшельника в больницу, раздели и ахнули — к его телу со всех сторон были привязаны пачки купюр. От них-то и опухал «нищий угодник божий».
У другого скитника в келье оказался целый универмаг: 800 метров тканей, 20 ковров, 200 пар женских чулок, 30 пар обуви разных размеров, мужские и детские пальто — словом, полный ассортимент промышленных товаров.
У схимника Миколы, которому по монастырскому уставу разрешалось, ввиду облачения в «великую схиму», вкушать только хлеб и воду, обнаружили сотни банок консервов, ящики с фруктами, пуды сахару — короче, настоящий продуктовый склад.
А у одного из «праведников» келья была превращена в филиал Ювелирторга.
Вот что представляли собой отшельники образца 1960 года! Пора было лишить их возможности спекулировать на вере…
Мой собеседник просит подкатить коляску — он хочет прогуляться по саду. Ему трудно сделать это самому — нет ног и плохо работает левая рука.
В большом саду свисают с деревьев мохнатые персики, набухают зеленым солнечным светом виноградные гроздья, медвяно пахнут травы. Как хорошо, что вся эта благодать досталась тем, кто отдал свое здоровье для родины!
Глава IX. МЦЫРИ БЕЖИТ В КОЛХОЗ
Андреевна немного заболела. Это дает мне свободу действий, наконец-то могу выбраться в Почаевский атеистический музей, о котором так много слышала.
Директор музея Андрей Васильевич Андреюк рассеянно здоровается со мной и вновь углубляется в рассматривание двух лежащих перед ним старинных икон. Обе изображают божью матерь, но лики так безлики, что можно с уверенностью сказать: ни один из живописцев в глаза не видел своего прототипа. Андреюк с видимым удовольствием сравнивает длинный нос одной с курносым другой…
— Показать что-нибудь интересное? — с трудом отрываясь от своей находки, задумчиво произносит Андрей Васильевич. — А вот, пожалуйста, взгляните. Узнаете?
Конечно, я узнаю эту каменную глыбу с выбитым следом женской ступни. Точь-в-точь такая же, как в лавре… Только вода не сочится.
— Пожалуйста, сейчас брызнет, — говорит Андреюк. — У нас с монахами один способ, — и он показывает тоненькую, хитро замаскированную трубочку, которая ведет к резервуару «ступни богородицы». — И вода, между прочим, тоже из одного источника, — улыбается он. — А теперь посмотрите на экспонат номер семнадцать. Знаете, как у нас очутилась эта ряса?
…Однажды открывается дверь, и входит сюда высокий мужчина с окладистой бородой.
«Похоже, что монах», — удивился про себя Андрей Васильевич, хотя посетитель был в обычном мужском костюме. Директор предложил ему стул, а сам ждал, чтобы незнакомец назвал себя. Почаевский музей не может пожаловаться — свыше пятнадцати тысяч посетителей перебывало в нем, завсегдатаями стали здесь и школьники и колхозники, но вот чего не было, того не было — монахи в антирелигиозный музей не жаловали ни разу.
— Возьмите, — может, пригодится для музея.
Мужчина развернул объемистый сверток и выложил перед удивленным директором полное монашеское облачение: клобук, именуемый «шлемом надежды и радости», рясу — «ризу веселия и радования», пояс — символ того, что чресла препоясаны истиной, а также парамант — платок с вышитыми словами: «Аз язвы Господа Иисуса на теле моем ношу…»