Директор охотно приобщил это одеяние к музейным экспонатам. Но куда больше, чем вещи, интересовала его судьба сидящего перед ним человека.
И человек рассказал о себе.
…1945 год. Степан Самчук, которого немцы мальчишкой угнали в Германию, случайно попадает в Почаев. Что делать? Куда податься? Образование никудышное — всего три класса. Профессии никакой. А монахи тут как тут, сманивают: оставайся, мол, у нас, будешь жить как у Христа за пазухой.
У Христа за пазухой оказалось темно и душно — наладили Степана в пекарню. Из монастыря не отпускали ни на шаг. Неделями парень солнца не видел, знал только одно — раскаленную печь. Монахи рассказывали ему, будто бог сумел накормить пятью хлебами пять тысяч человек. Здесь же для одной монастырской братии требовалось вымесить два центнера муки и выпечь из них свыше трехсот хлебов да еще впридачу из пятидесяти килограммов просвирок наделать.
Наконец настал день, когда послушнику сказали:
— Молодец ты, раб божий, в точности исполняешь наказ апостола Петра: «Удручаю тело мое и порабощаю». Теперь, Степан, ты сподобился принять монашество…
— Представляете себе, как происходит такая церемония? — спрашивает меня Андреюк.
— Понятия не имею.
— Тогда вообразите себе такую картину: стоит этот самый Степан в притворе церкви во власянице, исподней рубашке то есть, без пояса и босой — в знак отречения от мира сего.
«Что пришел еси, брате?» — вопрошает его священнодействующий.
Ответы не требуют размышлений — они должны быть вызубрены заранее. Поэтому Степан без запинки отвечает:
«Желаю постнического жития».
«Желаешь ли сподобиться ангельского образа? Пребудешь ли в монастыре и постничестве даже до последнего издыхания своего?» — заученно спрашивает посвящающий.
Следуют заученные ответы:
«Да, желаю, да, пребуду».
После этого Степана ведут к царским вратам, но войти не дают, а укладывают прямо лицом вниз. Когда он полежит сколько требуется, его берут за рукав и подымают. Тут-то и начинается процедура пострига. Братия, доселе безмолвно стоявшая с зажженными свечами, теперь, по ходу действия, изо всей мочи затягивает: «Объятия отча отверсти ми». Под этот аккомпанемент раздается сольный лязг ножниц, которыми крестообразно кромсаются волосы — одна прядь берется со лба, другая — с левого виска, третья — с правого, а четвертая — с макушки. Клочки волос отдаются клиенту на память. А затем «в знак новой жизни, непорочной и богоугодной», меняется имя.
Так Степан стал Сергием…
К удивлению Сергия, многое в монастыре никак не вязалось с ангельским образом жизни.
Одна за другой на глазах у новоиспеченного монаха развеивались в прах все библейские заповеди. Вполне достоверным оставалось только одно утверждение: «Не удивляйтесь, что свет ненавидит вас, ибо вы пьете вино беззакония и едите хлеб краденый».
Впрочем, такие, как брат Сергий, не пили вина беззакония. Им надлежало трудиться в поте лица своего.
— Зато ты обретешь царствие небесное, и на том свете тебе воздастся сторицей, — уверяли его игумен и благочинный.
Сергий верил, верил, а потом и рукой махнул: «Будет, мол, сказки рассказывать, знаю, что мне там сторицей воздастся. И там небось работенку подыщут. Скомандует какой-нибудь святой: „А ну-ка, Сергий, зажги солнце, загаси месяц! Подмети, Сергий, небо! Почисти звезды! Нарви райских яблочек! Сергий — туда, Сергий — сюда…“»
И решил Сергий снова стать Степаном. Навсегда избавиться и от «шлема надежды и радости», и от «ризы веселия и радования». «В колхоз подамся, — рассудил вчерашний монах. — Там я за свои труды и вознагражден буду, и вольным воздухом наконец подышу…»
— Когда это все произошло? — спрашиваю я.
— Да года три назад. — И Андреюк опять принимается рассматривать божественные носы, давая понять, что история рассказана до конца.
Но мне рассказ кажется неоконченным.
— Что он делает сейчас? Как вы смотрите на то, чтобы съездить к нему в село?
— А что ж, неплохая идея, — Андреюк поспешно отодвигает носы в сторонку…
И вот мы в селе Старый Торжок. Возле свежевыбеленной хаты сидит женщина с ребенком. Неподалеку в садочке возится мужчина — обрубает на сливовом дереве сухие ветки. Я сразу узнаю в нем Самчука, фотографию которого видела в музее.
— Знакомьтесь, моя семья, — Степан Алексеевич подводит нас к женщине с ребенком.
Мы садимся на лавочку возле хаты. В хлеву шуршит сеном рыжая буренка, клохчут куры в курятнике. Набухают соком розовые персики. Зреют на грядках помидоры. Гудят в ульях пчелы. А моя тезка Аллочка ловит ручонками солнечные зайчики…