Наш монастырь был очень богат, имел драгоценные чаши, дорогие ковры. Сейчас тех ценностей нет, но зато есть слухи, что игуменья купила собственный дом в Вильно и приобрела роскошную мебель.
Земно кланяемся и удостоверяем подписями своими: Хотиния, Манефа, Поликсения, Нимфадора» и много других. И дата: 9 ноября 1953 г.
А вот и ответ.
Документ № 2. «Указ № 2 епископа Волынского и Ровенского от февраля 19-го 1954 г.
Считаю необходимым для упорядочения всей жизни монастыря призвать как настоятельницу монастыря, так и сестер прежде всего к миру, несению молитвенного подвига и послушанию.
Сестры монастыря, коим назначено нести то или иное послушание, беспрекословно обязаны его выполнять, памятуя, что основная заповедь монастыря — это послушание. Те из насельниц, в основном послушниц монастыря, коим монастырская жизнь не по духу, могут оставить монастырь и идти жить себе в миру.
Благословляю избрать из общего состава монастыря двенадцать душ в качестве советчиков игуменьи, коим именоваться „духовным собориком“, для обсуждения с игуменьей всех хозяйственных и денежных операций…»
Но и на этом дело не кончилось. Страсти продолжали накаляться. Об этом свидетельствует третий документ. В апреле 1954 года, спустя два месяца после епископского указа, он написан сторонниками «самой» матушки настоятельницы и адресован уже самому
«Его высокопреосвященству высокопреосвященному Иоанну, митрополиту Киевскому и Галицкому, патриаршему экзарху всея Украины.
Мы, сестры Корецкого монастыря, с глубоким прискорбием доносим вашему высокопреосвященству о тяжелых и трагичных событиях, происходящих в нашей женской обители. Причиной этих событий явились взбунтовавшиеся сестры. Чтобы привлечь на свою сторону побольше сторонников, объявили: кто будет поддерживать сторону матушки игуменьи Магдалины, то будут раскаленным железом выпекать глаза, пахать на них землю, вешать и гнать из монастыря. Смиренные монахини и послушницы, принимая во внимание такие неслыханные угрозы, по своей слабости присоединились к числу взбунтовавшихся, и сейчас их число достигает до тридцати пяти душ, но мы в количестве восьмидесяти пяти душ держим справедливую, честную сторону нашей матушки игуменьи. Взбунтовавшиеся под командой благочинной Марианны начали расправу со смиренными сестрами.
Дать власть такой благочинной, как Марианна, — непростительная ошибка. Марианна имеет большую склонность к спиртным напиткам и своим пьянством морально разлагает монастырских насельниц. То она была связана с одной, потом связалась с другой, и живут так и инокиня Лидия с Татьяной, и Елена Харчук с Харитиной, и Марфа с Фотинией, а когда последняя связалась с другой монахиней, Марионилой, то та бегала топиться. Кроме того, Марианна, еще будучи мирской, сама гнала самогонку, и производила попойки с бандеровцами, и даже была бандеровкой, „атаманкой“.
Назначенный Владыкою перевыбор в соборик дал плачевный для монастыря результат: выбраны три монашки, носящие только название монашек, а остальные вообще банда распущенных девок.
Бунтовщицы взяли верх, от всех кладовок разбойническим способом отняли ключи и даже игуменские покои хотели отнять.
Спокойствие и молитвенное настроение не только у честных сестер, но и у мирских нарушено. В город стыдно выйти, так как разговоры и пересуды слышны в каждом уголке и на улицах.
Припадая к святительским стопам вашего высокопреосвященства, умоляем…»
Далее следовали подписи, подписи, подписи и кресты — «за неграмотную монахиню такую-то…».
К своему удивлению, узнаю, что такого рода жалобы отнюдь не дела давно минувших дней, не преданья старины глубокой. И сейчас доведенные до крайности монашки строчат их. Более того, изверившись зачастую в помощи власти духовной, они обращаются к светской, то есть советской, власти.
— Вот читайте, — секретарь райкома по пропаганде протягивает мне густо исписанный неровными крупными буквами листок.
Читаю: «Мы, монашки женского монастыря, отреклись от мирской жизни, от всего греховного, наше дело труд и молитва. Но дело в том, что в монастырь попали люди, которые пошли не по призванию, а для того, чтобы черной рясой прикрыть гнусные дела свои. В монастыре царит печальный ералаш и хаос. Игуменья Евлогия наделена от природы звериной ненавистью к людям, бессовестно изнуряет монашек тяжелой работой и скудным питанием. Голодаем в своих кельях. Ведь это позор на всю Европу. Государство строит дома для престарелых и обеспечивает их питанием, а у нас старые монахини обречены на холод и голод. Материальные ценности монастыря вывозятся чемоданами в неизвестном направлении. Мы надеемся, что гражданская власть нам поможет, так как духовная почему-то никак не реагирует».