О том, что́ скрывает этот забор от постороннего взгляда и кого оберегает от неожиданных посетителей злющий пес рыжей масти, уже догадывались те, кто настойчиво стучались в калитку с ордером на обыск в тот поздний час, когда вечер уже кончился, а ночь еще не наступила.
Четвероногий страж тотчас залился хриплым злым лаем, как бы подавая сигнал тревоги. Однако в доме по-прежнему стояла тишина и окна по-прежнему смотрели на улицу темными незрячими глазницами.
Наконец на крыльце появилась высокая костистая старуха — тетка владельца дома. Ей потребовалось добрых двадцать минут, чтобы привязать собаку на короткую привязь и загнать в конуру.
Все это еще больше подкрепило подозрения следователя, что в доме кто-то есть и что вся эта возня с собакой затеяна специально, чтобы выгадать время. Уйти-то он все равно не уйдет — дом оцеплен, но спрятаться постарается похитрее…
В доме, как и следовало ожидать, никого не оказалось.
— Одна сумерничаете? — участливо осведомился старший следователь Кисловский.
— Одна, батюшка, одна-одинешенька, — жалобно запричитала костистая старуха. — Виктор-то Васильевич на работе в ночной.
Что ж, Виктор Васильевич Карлин, хозяин дома, правда, работал в ночную смену. Но…
— Так одна и чаевничаете сразу из четырех стаканов? — Следователь взял стакан в руки — чай был еще теплый.
Старуха изменилась в лице. Не сразу нашлась что ответить.
— Да вот зубами маюсь. Горячего пить не могу. Стужу в стаканчиках-то…
«Значит, гостей трое, — подсчитал про себя следователь. — Интересно, куда они могли запрятаться?»
Начался обыск. Тщательно, не спеша, скрупулезно осматривались шкафы, выстукивались стены, проверялись половицы…
Чтобы обнаружить мину, изобретены миноулавливатели; чтобы обнаружить тайник, где прячутся те, чья подрывная деятельность может быть не менее опасна, чем тол, динамит или пироксилин, существует только наметанный глаз следователя и его обостренное опытом чутье.
Уже были осмотрены все три комнаты, и чулан, и подпол, и тут внимание следователя привлекли ступеньки, ведущие из кухни в подпол. Впрочем, как ни пробовали их приподнять, ступеньки, сделанные из железобетонных плит, не поддавались — они оказались вмонтированными наглухо. Ну, а что, если на всякий случай попробовать с другой стороны? Под нижнюю ступеньку подложили лом, нажали. И вдруг она послушно сдвинулась на шарнирах. Открылся черный зияющий лаз. Из лаза пахнуло застоявшимся тяжелым запахом мышиного помета, сырости и немытого человеческого тела.
— Выходите, пожалуйста, — вежливо пригласил следователь.
Снизу не доносилось ни звука.
— Выходите, выходите, — настойчиво повторил следователь. — Мы, правда, никуда не торопимся, можем подождать хоть до утра, но вам-то какой смысл засиживаться в темноте?
Внизу тихонько зашептались, — видимо, совещались, как быть. И вот в отверстии показалась голова в черной иноческой камилавке, из-под которой сзади болтались жиденькие косицы. На лице, как будто вымазанном свечным салом, недобро щурились красноватые глазки. Такая же жиденькая, как и косицы, и такая же пегая бородка сползала по черной пелеринке мантии.
Следом показалась мрачная личность в очках. Личность обросла волосом, как кустиками репейника, и бородка у нее была всклокоченная и нечесаная.
У вылезшего напоследок тоже была борода, и это начинало смахивать на демонстрацию образцов волосяных покровов подбородка. Она принадлежала высокому старцу с хищным хрящеватым носом. Это была не борода, а настоящая бородища — окладистая, грязновато-белого цвета залежавшегося снега.