И хотя эту рукопись не собирались издавать, обсуждение ее готовилось самое широкое — на показательном процессе, где героям этой невыдуманной повести предстояло предстать перед Верховным судом народа…
И тут, смотря, как другие дописывают эту волнующую историю, я поймала себя на том, что я довольна, хотя все складывалось иначе, чем я вначале предполагала. Но разве не для того же, чтобы показать неприглядное лицо сектантов, собиралась я затеять свою новую командировку? И разве теперь не представлялась мне возможность сделать это, узнав о них значительно больше, полнее и, может быть, откровеннее, чем это под силу одному?
Я снова перечитала протокол, подписанный какой-то невероятной датой: «7471 год от сотворения мира». Мне невольно пришли на память гоголевские «Записки сумасшедшего». Помните? «Январь того же года, случившийся после февраля»? Или еще того чище: «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было чорт знает что такое». Но разве написанное иноком Варлаамом выглядело не менее несуразным? Кто же он на самом деле, этот белобородый инок? Кто скрывается под личиной отца Мины? Откуда взялись эти девицы в черных сарафанах? Чем они все занимались, эти ипэхэсовцы? Что натворили? Что вообще представляет собой эта странная организация странных людей?
ОЧНАЯ СТАВКА С ПОКОЙНИКОМ
Нет, она не была суеверной, эта еще не старая женщина с ранней проседью в русых волосах. Но когда ей предложили повнимательнее всмотреться в лицо под черной ермолкой, она побледнела как мел.
— Не может того быть! Призрак, не иначе!
Придя в себя, Мария Ивановна с уверенностью подтвердила:
— Он самый и есть. Покойный Алексей Григорьевич Богатырев, прежний муж мой. Только как же это могло получиться? Не с того же света заявился?
Фигура в черной мантии с молитвенно сложенными на груди руками в замешательстве переминалась с ноги на ногу. Красноватые глазки заметались, как две мыши, которых врасплох прихлопнуло в мышеловке. Похоже, теперь никуда не денешься. Придется признаваться, что действительно был мужем этой женщины, что «случился грех» — по молодости и неразумию «оставил чад своих и, дабы избежать пут родительских, сказался отошедшим в лучшие миры».
Острые глазки отца Мины впиваются в лицо следователя, как бы прощупывая, что ему еще известно, этому молчаливому человеку с таким ироническим взглядом. Похоже, что у следователя есть и еще кое-какие факты из Мининой богатой биографии. Тогда, пожалуй, выгоднее сманеврировать, признаться в каком-нибудь мелком проступке, умолчав о главном. И отец Мина принимается повествовать, какой, «можно сказать, вышел замуж» и, прихватив фамилию второй жены, из мертвого Богатырева превратился в живого Яблонского. И стал, как говорится, жить-поживать да добра наживать.
«В тридцать пятом, что ли, году родился сын. Кажется, Юрием назвали. Должно быть, лет через пять другой народился. Имени не припомню… Грехи молодости. Кто перед людьми не грешен, перед богом не виноват?»
И отец Мина облегченно вздыхает, всем своим видом показывая, что чист как стеклышко — исповедался следователю как на духу.
— Ну, может быть, заодно расскажете, как вы из Яблонского превратились в Мину Григорьевича Серафимова? Очень бы любопытно послушать из первоисточника… — Следователь не спеша оттачивает карандаш.
Отец Мина вздрагивает от неожиданности. Вот как! Значит, и это известно! И вопреки уставу — камилавку положено снимать лишь раз в году, для возобновления пострига, — сдергивает с головы свою бархатную грелку. Вытащив из кармана затасканную тряпицу, он, чтобы скрыть замешательство, принимается медленно обтирать сперва голову, потом шею, потом руки. Потом лицо. Проделывает он всю эту манипуляцию не спеша. Старается выиграть время, собраться с мыслями. Вот это удар так удар! Выходит, все тайное стало явным?! Дознались и о том, что солдат Яблонский во время войны бежал в тыл как последний трус. Очухался он от своего марафонского бега уже в лесу. Сколько он проплутал по нехоженым тропкам, он и сам не знает. Уже падая от голода, в глухой чащобе наткнулся на диковинных людей с бородами по грудь. Припомнил, что вычитал в какой-то книжке, будто не то в африканских джунглях, не то в американских прериях водится дикое племя длинногривых людоедов, и струсил не на шутку. Однако длиннобородые и не собирались жарить на костре тощего и вшивого пришельца, который невесть откуда свалился на их головы. Наоборот, они пригласили его отведать что бог послал. Яблонский жадно набросился на еду. Выяснилось, что в это голодное время бог снабжал кое-кого весьма неплохо. Наевшись до отвала, Яблонский робко осведомился, что за люди бородачи?