Из Новокузнецка они уходили уже вдвоем. По пути в лесу, приметив озерцо, отец Мина решил сделать привал. Ночью, когда мертвенным светом засветила луна и в ее бледном, призрачном свете кусты казались одетыми в черные саваны, отец Мина приступил к «таинству крещения».
Крепко ухватив дрожащую руку крестника, креститель потащил его за собой к озерцу. Не дойдя нескольких шагов до воды, Мина остановился.
— Порви узы, связующие тебя с миром сим! — строго приказал он.
Паренек, чуть помедлив, вытащил из внутреннего кармана пиджака тощий, как и он сам, бумажник. Достав из бумажника паспорт, он принялся нерешительно мять его в руках.
— Рви! — жестко приказал креститель.
Коленкоровая корочка никак не хотела поддаваться. Тогда Мина протянул нож — режь!
С финкой дело пошло быстро.
— И зачетную книжку тоже рвать? — помедлил парень.
— Все, сын мой, все подряд!
С лихостью отчаяния парень рванул зачетку. От волнения руки дрожали, и клочки получались большие. Кандидат в ипэхэсовцы нагнулся, поднял с земли узкую полоску бумаги и в неестественном, как лампочки дневного света, свете луны в последний раз пробежал глазами: «Основы марксизма-ленинизма — посредственно». Измельчив бумажку на мелкие куски, он швырнул их по ветру.
Теперь в бумажнике не оставалось ничего, кроме денег. На что они ему теперь, раз он становится членом великого ордена бескорыстных, не имеющих земных интересов? Ведь в царстве божьем они хождения иметь не будут. И, рванув из бумажника только что полученную стипендию, он собрался расправиться с ней так же, как только что расправился с паспортом и зачеткой.
— Да ты, часом, не рехнулся ли, отрок? — схватил его за рукав крестный. — Дай-ка сюда.
— Я думал, раз деньги советские, их тоже надо уничтожить. — Паренек казался вконец обескураженным. — Ведь вы же сами говорили, что на них печать антихриста.
— Потом разберемся, сын мой, потом… — Отец Мина торопливо засовывал деньги в глубокий карман рясы. — Теперь недосуг. Поторопись, сын мой…
Вне себя, как был, в ботинках и брюках, Александр шагнул в воду. Зашел по пояс. Холодная вода проникла сквозь одежду, охватывая тело ледяным компрессом. Мина тоже подошел к воде. Осторожно, чтоб не замочить ног, опустил — палец в воду. Зябко передернул плечами — до чего же холодна, проклятая. Не ровен час воспаление легких подхватишь. И хотя по настоящим-то правилам крёстный должен сам окунать крестника, решил — ничего, и так сойдет. Ведь крестил же Ефимий сам себя…
— С головкой надо, с головкой, — скомандовал, стоя на сухом, крёстный. — Лезь, отрок, не раздумывай. Без раздумий-то оно лучше…
Лязгая зубами, крестник нырнул в темную ледяную глубину. И сразу, как обжегшись, вынырнул.
— Крещается раб божий Илья, — провозгласил крёстный отец и жестом показал — ныряй снова.
Посиневший крестник нырнул еще раз. Снова обжегся холодом и снова поспешно вынырнул.
— Крещается раб божий Илья, — снова провозгласил крёстный.
Дрожа всем телом и выплевывая набравшуюся в рот воду, Илья мотал головой, чтобы вытекло из ушей. Вид у него был покойницкий. Однако крёстный снова сделал неумолимый жест — ныряй!
И «раб божий» покорно нырнул еще раз…
— Крещается раб божий Илья, — с удовольствием констатировал крёстный…
Так канул в воду бывший студент Новокузнецкого металлургического техникума Александр Васильев…
Перед уходом из дома Васильев написал записку. В ней он сообщал, что собирается покончить с собой. Мог ли он тогда предположить, что все это окажется близко к истине после того, как он, Александр, превратится в брата Илью? Что холодная рука мертвеца со стажем властно потянет его за собой под землю, в сырые схроны, где темно, как в настоящей могиле? Где счет времени отбивается поклонами. Где человек мертвеет от скудости пищи духовной и в беспросветном мраке невежества мечтает о загробной жизни!
Но, заполучив студента Васильева, отец Мина не считал свою задачу выполненной. Он был неутомим в своих поисках.