Верушка заревела в голос.
— Что же твой боженька, ничем не занят, что ли? — вступился за сестру одиннадцатилетний Анатолий. — Только сидит да за всеми подслушивает и подглядывает?
Анастасия вместо ответа огрела мальчишку по уху.
— Это бог тебя, нечестивца, карает!
Анатолий тоже заревел. Не столько от боли, сколько от обиды. Ни мать, ни отец их никогда пальцем не трогали. А эта божья старушка только и знает, что рукам волю дает.
Впрочем, жаловаться матери на Анастасию было бесполезно. С тех пор как эта вредная старуха поселилась в их доме, все переменилось. Похоже, что даже мать побаивалась Анастасию. Незаметно как-то получилось, что все стали подчиняться этой чужой. Теперь без ее спроса ничего не делалось…
Как-то пионервожатая объявила, что сегодня они всем классом пойдут собирать металлолом. Люба после урока прибежала домой переодеться. Запыхавшись, скороговоркой выпалила матери все сразу — и что в тетрадях у нее одни пятерки, и что собранный ими металл пойдет на трактор, который потом назовут «Пионерским». Но мама почему-то ничего не сказала дочери и только растерянно смотрела на Анастасию.
— Никуда не пойдешь! — Анастасия вырвала пальтецо из рук Любы. — Учителям-безбожникам надо, пусть они и собирают…
Назавтра в школе пионервожатая поинтересовалась:
— Видела, сколько твои товарищи собрали? На целых два трактора хватит. А ты что же не явилась?
— Голова разболелась. — Люба покраснела: это была ее первая в жизни ложь. Первая ложь, подсказанная ей Анастасией.
Однажды Анастасия расщедрилась — подарила шестикласснице Любе и пятикласснику Анатолию по бархатному альбомчику. Ребята было обрадовались — для марок. Но в альбомчики надо было переписывать какие-то стишки из затрепанной старухиной тетрадки. Отказаться ребята не посмели — знали, чем такое кончается, да и мать не захотели огорчать.
Теперь, наскоро полистав учебники и кое-как выполнив домашние задания, они просиживали вечерами за перепиской стихов и старательным почерком выводили:
О каких страданиях, о каком горе шла речь — непонятно, но спрашивать побаивались.
И веселые пионерские песни, что еще совсем недавно распевали они хором, теперь больше не пелись в квартире. Теперь они вместе с Анастасией заунывно тянули нараспев: «Молись, в Христе отрада!» А вскоре Анастасия заставила их зубрить странную азбуку. Она состояла из каких-то странных букв, о которых они никогда и понятия не имели.
— Аз, буки, веди, глаголь, — твердила Люба.
— Мыслете, рцы, ферт, — вторил ей Анатолий.
— Ер, кры, ерь, рцы, — с трудом выговаривала Зина.
Анастасия одобрительно кивала: молодцы! Скоро настоящие книги читать будете.
— А в школьной библиотеке разве не настоящие? — удивлялись ребята.
— Нет, не настоящие. Антихристовы. Настоящие-то в надежном месте до времени спрятаны лежат.
— А почему они спрятаны? — допытывалась дотошная Зина. — Разве взрослые тоже играют в прятки?
Анастасия нахмурилась.
— Всю жизнь мы свою веру прячем, — она снизила голос до шепота, хотя в доме не было никого посторонних. — Всю жизнь по лесам да по другим тайным убежищам укрываемся. Всю жизнь нас травили… — Она перевела дыхание. — И теперь нас тоже травят. Ибо вот уже триста лет, как на земле воцарился антихрист, железный зверь.
Железный зверь? Про такого ребята слышали впервые. Что же это за зверь такой? На кого он похож?
— Вот он — след антихристов, — неожиданно старухин палец уперся в повязанный на Любиной груди галстук.
Люба с мольбой посмотрела на мать. Неужели мама за нее не заступится? Разве мама забыла, как она, Люба, радовалась, когда в первый раз повязала на шею свой красный галстук? Даже на ночь не хотела его снимать. Так бы и не сняла, да побоялась, что изомнется.
Под взглядом дочери Надежда Васильевна потупилась.
— Научи, как быть, посоветуй, — упавшим голосом, не глядя Любе в глаза, попросила она Анастасию…
На следующее утро Люба пришла в класс без галстука.
— Дома забыла, — сказала Люба и почувствовала, как яркая краска заливает ей щеки, — ведь это была всего вторая ложь в ее жизни. Вторая ложь, также подсказанная ей Анастасией.
В понедельник Вера пожаловалась на головку. Смерили температуру — тридцать восемь и восемь. Надежда Васильевна забеспокоилась. Быстренько собралась в поликлинику.
— Врача звать не будем, — остановила ее Анастасия.