— А пропиши ты мне памятцы, мил человек, — просит старуха у мужика с чернильницей. Тот с готовностью кивает. — Во здравие Милки, чтоб отелилась она бычком.
— Да что ты, мать моя? — ершится писец. — Белены, что ли, объелась? Милка-то, похоже, корова будет? Кто же это молится во здравие рогатого скота?
Рука с тридцатью копейками нерешительно повисает в воздухе.
— Да уж ладно, так и быть, отпишу. — Писец быстро хватает деньги, опасаясь, как бы подательница не раздумала.
…Вечереет. Пора подумать о ночлеге. Некоторые паломники устроились у знакомых. Большинство расположилось прямо так, на чистом воздухе. В Доме колхозника переполнено командировочными. Спать под открытым небом — перспектива не очень приятная. И я решаюсь попроситься в детский дом.
— Вы что думаете, у нас здесь странноприимный дом, что ли? — вскидывается на меня директорша. — Правда, детей мы специально увезли на трехдневную экскурсию. Комнаты у нас пустуют. Но таких, как вы, мы принципиально не пустим. Ну, старики темные — это еще куда ни шло, но вы-то, может быть, даже учительницей работаете. Представляю себе, чему могут научить такие учителя-паломники.
Я стоически выслушиваю до конца всю тираду. Итак, выбора нет. Не ночевать же где-нибудь в кустах. Придется, видно, открыть свое инкогнито.
— Корреспондент? — директор с удивлением вертит в руках мое удостоверение личности.
Конечно, я понимаю, что в натуральную величину моя личность выглядит не совсем солидно для работника печати. Скособоченные каблуки на растоптанных туфлях, чулки со спущенными петлями, измятая от ночлега в лесу юбка.
— Тогда извините, — говорю я, чувствуя неимоверную усталость, и гордо поворачиваюсь к выходу. Что ж, корреспондент не балерина, ему не танцевать на сцене парижской «Гранд-опера», обойдусь и без великорецкого отеля.
Но тут директор вдруг сменяет гнев на милость, и меня ведут в изолятор. Сказать по правде, даже если бы там оказались больные дифтеритом, я бы и то согласилась ночевать на постели, покрытой простыней. Но, к счастью, в изоляторе только девочка, которая вывихнула ногу, играя в волейбол. Едва мы с ней успели разговориться, кто-то забарабанил в окно и над подоконником появился мальчишечий вихор.
— Эх ты, клякса, все лежишь, — презрительно скривил губы носитель вихра. — А в селе такое делается! Тоже мне богомольцы! Комсомольский патруль прямо не успевает поднимать этих пьяных и разнимать их драки. Ну, бросай болеть! — И вихор исчез так же молниеносно, как и появился.
Я заторопилась на улицу. Село гудело, как растревоженный пчелиный рой. Особенно людно было возле магазина.
— Продавай вино, тебе говорят! — изо всех сил работая локтями, орал нищий с подозрительно подогнутой ногой. Нищий с красным носом тоже был здесь. Теперь не только нос, все лицо его побагровело, видно было, что он основательно хлебнул. Неподалеку под забором, возле неистово кричащего ребенка, валялась вдребезги пьяная «рыбачка». На ее рябом одутловатом лице застыла блудливая улыбка.
— Ну что с ней, проклятущей, делать. — Какая-то посторонняя женщина подняла с земли ребенка и, пытаясь успокоить, приложила к груди.
— А вы ее знаете?
— Парашку-то Игумнову? Да кто у нас не знает эту пьянчужку из Кирова? Первого-то ребенка у нее по суду отобрали, так она второго завела, чтоб попрошайничать было выгоднее. Сама нажрется водки, а младенец голодует.
Ребенок жадно сосал, как будто боялся, что ему так и не дадут поесть досыта…
…Бродя по селу, я опять попадаю к воротам кладбища. Вхожу. Тихое сельское кладбище. Но такое ли уж оно тихое? От дальних могил доносятся голоса, которые отнюдь не напоминают плача по усопшему. Подхожу ближе. За соснами меня не видно, зато я отлично вижу все. Одна из могил напоминает буфетную стойку: здесь булки, яйца, колбаса, даже поллитровка. Сбоку навалены какие-то вещи. Что здесь происходит?
— Полотенце мне. И деньги, что в той торбочке, тоже мне, — распоряжается «провидец» с белым крестом на шапке.
— Ишь ты, как деньги увидел, сразу прозрел! Все тебе да тебе, — ропщет толстуха.
«Уже три дома выстроил, и все ему мало», — думаю я.
— Да ведь и ты, ясновидящая, не в обиде, — мрачно басит подстриженный в кружок мужчина. — Так что уж эту рубаху мне!
«Ясновидящая тоже домком обзавелась», — вспоминаю я прочитанные документы.
— Рубаха рубахой, а штаны куда тянешь? — кричит женщина.
— Давай сюда денежки, нечего за пазуху-то прятать!
Что это? Барахолка? Торговля из-под полы? Воровской дележ? Нет, это вожаки делят узлы, те самые узлы, которые посланы верующими в подарок имениннику Николе…