…Следующий день начался как обычно, а кончился трагично: пьяный паломник из Киева зарезал двух местных жителей. Ни за что ни про что зарезал. Может, и на это благословил его Никола-чудотворец?
Страшное событие ускорило окончание злополучного престольного праздника. Куда-то попрятались главари: не видно было ни Палкина, ни Натальюшки, ни Гущиной, ни других апостолиц.
Паломники, как потревоженная воронья стая, поспешно покидали село. Возвращалась домой и Галя.
Горло у нее было замотано шарфиком, глаза воспаленные — ангина в полном разгаре. Нет, она, Галя, никогда больше не придет сюда. Зато Николаевна деловито запаслась и водицей и корой «на этот год»: на будущий она собирается снова пополнить свои запасы.
Что же касается меня, то теперь я могу рассказать правду о «Николиных угодниках». Может быть, узнав ее, люди перестанут верить смекалистым пройдохам? И не потащатся за тридевять земель к «чудотворной» великорецкой водице…
Все началось с пения
В тот вечер Тамара Николаевна вернулась домой, как всегда, поздно. Работала она контролером в театре и уходила лишь после того, как уходил последний зритель.
Трое младших детей спали, но старшего, Николая, не было дома, хотя обычно он все вечера просиживал за какими-то толстыми книгами.
В тот вечер книги Николая лежали нераскрытыми.
«И где быть парню в такой поздний час?» — заволновалась Тамара Николаевна.
И тут увидела на столе маленький листок бумаги. Рука, схватившая листок, сразу задрожала. В глазах запрыгали строчки.
«Дорогая мама, — писал своим каллиграфическим почерком Николай, — ты на меня не обижайся. Я уезжаю насовсем в монастырь, раз бог мне послал на это деньги. Да благословит вас господь! Аминь!»
Тамара Николаевна в изнеможении опустилась на стул. «Эх ты, контролерша, — подумала с горечью, — родного сына проглядела. Как же это могло случиться?»
И вдруг отчетливо припомнила один случай, который в свое время пустяком посчитала. А ведь, пожалуй, этот пустяк и стал поворотным пунктом в судьбе ее сына.
Как-то повстречалась им с Николаем во дворе соседка по дому Ульяна Сапожкова, «старушка божий одуванчик», как прозвали ее ребятишки. Ульяна своим елейным голоском начала расхваливать Николая. И послушный-то он, и смирный, и голос-то у него ангельский. И хотя бабка не вызывала у Тамары Николаевны никаких симпатий, приятно было для материнского сердца слышать такое о сыне. Впрочем, Николай и в самом деле был неплохим парнишкой и голосом обладал высоким, звонким, как колокольчик.
Мальчишка с детства любил музыку, мечтал учиться пению. Но ей, вечно по горло занятой, недосуг было всерьез подумать об этом. А тут Ульяна возьми да и предложи отпустить с ней Николая в церковь — «только послушать, как поют». Почему она тогда не схватила Николая за руку, не потащила прочь?
Теперь она вспоминает, что из церкви Николай вернулся сам не свой. Церковный ритуал, построенный на извечных стремлениях человека к красоте и необычности, потряс его впечатлительную натуру. С тех пор он зачастил в церковь. А вскоре и сам стал участником церковного хора. Но она, мать, и тогда еще не усмотрела в этом опасности — не все ли равно где, пусть себе поет!
Она припоминает, что почти каждый день стали находиться у Николая какие-то дела в церкви. Особенно она в это не вникала — некогда было. Так, мимоходом поинтересуется, бывало:
— Куда это ты опять собрался, сынок?
А сынок скороговоркой бросит:
— На крестины, мама, зовут. Неудобно отказать, даже священник просил…
За крестинами шла свадьба, на которой Николаю требовалось пропеть молодым «Богородица, дево, радуйся». За свадьбой надо было отпеть покойника…
Как же она тогда не усмотрела грозившей сыну опасности? Только однажды, когда Николай вдруг заявил, что бросил работу, так как бог, мол, не велел трудиться, она впервые встревожилась.
— Да как же ты дальше жить-то собираешься? — недоумевала она.
В ответ Николай достал из-под изголовья затрепанную книжонку и, почти не глядя на нее, с пафосом процитировал:
— Не заботьтесь о том, что вам есть и что пить, во что одеться. Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а отец наш небесный питает их…
Однако Николая стал питать не «отец небесный», который будто бы пятью хлебами насытил пять тысяч желудков. Он стал жить на иждивении пожилой больной матери, у которой после смерти мужа оставалось на руках еще трое малолетних.