— Не хочешь работать, шел бы учиться, — с тоской просила мать.
— Блаженны нищие духом, — ответствовал сын…
«И вот результат этого „нищенства“, — схватилась за голову мать, — в монастырь подался. Еще выдумал — бог ему, видите ли, деньги послал. Какой там бог — попы оплели!»
И мать бросилась в роно, в райком комсомола, в прокуратуру. Всюду с ней соглашались: «Да, ваш сын стал жертвой религиозных предрассудков. — И разводили руками: — Но что тут можно сделать? Как тут можно помочь? У нас же свобода вероисповедания, — как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не суйся…» И не сунулись.
Тогда Тамара Николаевна побежала в редакцию газеты.
…Мы долго раздумывали, что бы такое предпринять. Конечно, пойти к монастырскому начальству и просить его вернуть Николая домой было бессмысленно. Там рады-радешеньки, что удалось заполучить в единоверцы молодого.
…Мы перебираем множество вариантов, и все они отпадают. Но я вижу, как понуро опускается начинающая седеть голова Тамары Николаевны, как вздрагивают ее плечи от глухих, запрятанных в платок рыданий, и продолжаю лихорадочно искать если не путь, то хоть тропинку…
— А что, если встретиться с самим Николаем, поговорить с ним по душам?
Тамара Николаевна ободряется — ей кажется, что она сумеет найти такие слова, которые заставят сына вернуться домой…
И вот мы отправляемся в З. Сколько я ни приезжала в этот маленький городок, он снова и снова поражал меня своими контрастами. Промышленный город с Дворцом культуры, книжными магазинами, кинотеатрами, школой рабочей молодежи, фабрикой забавных игрушек, людьми, одетыми в светлое, — и отгороженная от всего этого высокой стеной монастырская обитель, где люди, одетые в темное, кажутся устаревшими игрушками, у которых, казалось бы, давно должен был кончиться завод.
Раз от разу узнавала я все больше о насельниках божьей обители. Оказалось, что именно здесь свершал свой иноческий подвиг некий Леонид Ланин, по ночам кравший церковную утварь, что именно сюда направил свои стопы растратчик Есипов, воспылав вдруг желанием погасить свою задолженность перед богом, что здесь, как у Христа за пазухой, укрылись злостные неплательщики алиментов. А когда их жены попробовали апеллировать к монастырскому начальству, им было решительно заявлено:
— Ваши мужья посвятили себя служению богу. Значит, семьи у них больше нет. Пусть же бог позаботится о чадах ваших…
И житие святых отцов за стенами обители божьей зачастую представало в совсем неожиданном свете.
— Небось всю ночь напролет на коленках перед образами проползали, — скорбят сердобольные старушки богомолки, глядя на красные глаза и бледные лица монаха Александра, послушника Анатолия Лукина и иже с ними.
А между тем…
— Уймите наконец безобразников, — то и дело жалуются в отделение милиции разбуженные среди ночи жители. — Ведь нам — не то что им — завтра работать надо.
— Опять Бахусу молятся? — понимающе кивает дежурный.
— Опять. Непристойные частушки горланят, пляшут в полном смысле до упаду, безобразничают.
И в который раз идет милиция по знакомым адресам. И в который раз застает там «Христовых женихов», упившихся до положения риз, то есть стащивших с себя всю одежду. Впрочем, в некотором смысле они даже придерживаются библейских традиций, ибо из притчи о Ное явствует, что сей праведник «выпил вина, и опьянел, и лежал обнаженным», словом, в чем мать родила…
Мы с Тамарой Николаевной идем к монастырской проходной.
— Как бы он себе здоровье не попортил, — сокрушается она. — Кормят там, наверно, впроголодь. Да и в кельях-то сыро, холодно.
Я иронически усмехаюсь. Нет, об этом можно не беспокоиться. Еще царь Иван Грозный некогда сказал, что «в монахи постригаются не ради спасения души, а ради отдыха телесного, чтоб всегда бражничать». Сведущий человек, который проработал в монастыре изрядное время, рассказывал, что кельи здешние оборудованы с комфортом, наподобие номеров «полулюкс» в провинциальных гостиницах. В распоряжении отрешенных от благ мирских имеются даже магнитофоны. Живут монахи на всем готовом. «Обмундирование» получают бесплатное да еще 75 рублей в месяц.
Но вот и калитка. Звоним. Стучим. Никакого ответа. Продолжаем ждать. Остро пахнет гниющими листьями. Небо в рваных тучах. Моросящий дождик кропит божью обитель, а заодно и нас, грешных.
Наконец приоткрывается узкое, как смотровая щель, оконце.