— Говорю же вам, что произошло чудо, — приговаривает водочерпий. Монах уверен — никто из непосвященных не узнает, что водица течет в часовню по трубе, подключенной прямехонько к… водопроводной трубе.
И вот под праздничный благовест, с благословения отцов церкви, забулькала в разлив и на вынос святая вода, пополняя источник монастырских доходов…
— Неужели такое может долго продолжаться? — удивляюсь я. — Неужели обман так и не откроется?
— А вы приезжайте месяца через три, — советуют мне местные товарищи, — удостоверьтесь…
И я приехала. Приехала нарочно в обычный будничный день…
В часовне по-прежнему шла торговля водопроводной влагой, именуемой по-латыни «аква»…
…Уже собираясь уезжать обратно, я встретила на улице своего старого знакомого — городского прокурора.
— А у меня есть одно любопытное дельце, — сказал он. — С монахами связано.
Я сразу заинтересовалась.
Мы пришли в прокуратуру в тот момент, когда следователь собирался передопросить некую гражданку Долженко, из показаний которой явствовало, что…
Впрочем, не будем забегать вперед.
Долженко оказалась особой среднего роста, среднего возраста и ниже среднего культурного уровня. Постоянно живя в Белгородской области, она приехала подлечиться святой водой, так как проклятая корова покалечила ей весь бок.
— Ну, думаю, попью водички и уеду, — словоохотливо поясняет Долженко. — Ан не тут-то было. Пью, пью, а результату никакого.
Тогда Долженко решает посоветоваться со здешними божьими людьми. Знакомится с послушником Сергием и двумя иеродиаконами Серапионом и Андрианом. Делится с ними своими горестями.
— А деньги-то у тебя есть? — в первую очередь поинтересовались божьи люди.
— Есть, — заверила их Долженко. — Целая тысяча шестьсот на книжке лежит.
Тогда божьи люди наперебой стали уговаривать ее поселиться возле живительного источника. Они ей помогут купить комнату. Женщина согласилась.
Ободрали бы божьи люди малограмотную Долженко как липку, если бы не вмешательство милиции.
— Сейчас мы их допросим. Первым вызван иеродиакон Серапион, — поясняет мне следователь.
Открывается дверь, и входит огромный, косая сажень в плечах, молодой верзила. Но фигура не по возрасту грузная, с солидным животиком. По плечам кокетливо распущены подвитые на концах локоны. Толстое бабье лицо с ямочкой на подбородке.
«Где я видела это лицо и эту ямочку?» — мучительно силюсь припомнить я.
— Так как вас зовут? — уточняет следователь.
— Я иеродиакон, принял монашество, теперь являюсь сыном обители и наречен Серапионом, — по-актерски наигранно произносит монах. — А в миру был Николаем.
Я вздрагиваю как от укола. Теперь я знаю — именно это лицо с ямочкой на подбородке я видела на карточке, которую мне показывала Тамара Николаевна. Она мне показывала даже две карточки: на одной эта физиономия хмурилась из-под монашеского клобука, на другой — улыбалась из-под солдатской пилотки.
Да, говорит сын обители непропорционально тонким для своего грузного тела голосом, он знает Долженко. Она все время шлет ему письма, которые он смеху ради читает всей братии. Но только здесь вкралась небольшая ошибочка. Дело в том, что еще неизвестно, кто кого пытался обмануть, — в письмах эта женщина имела наглость уверять его, что у нее на книжке лежит тысяча пятьсот. Именно тысяча пятьсот. Он просит товарища следователя не затрудниться написать эту цифру прописью. А то теперь эта гражданка утверждает, будто бы разговор шел о тысяче шестьсот. Он опять покорнейше просит товарища следователя не посчитать за труд проставить еще раз эту цифру прописью. Тысяча пятьсот или тысяча шестьсот — это существенная разница, пусть это непременно отметят в протоколе. Что? Товарищ следователь интересуется, зачем она вообще говорила ему про деньги? Пожалуйста, он ответит с превеликим удовольствием, если это представляет какой-нибудь интерес. Эта несчастная, как, впрочем, и многие другие, просто влюблена в него, Серапиона, — и монах жеманно охорашивается.
— Господи! Такой пустяк, оказывается! — ломающимся дискантом говорит он. — А я-то пока дошел сюда, ноги со страху подкосились. Все грехи свои перебрал.
— И много их у вас? — профессионально интересуется следователь.
— Един бог без греха, — бойко парирует Серапион. — Рожденные во плоти причастны греху.
По нашей просьбе он охотно рассказывает о себе. О том, что образование у него небольшое и поэтому выдержать в какой-нибудь институт ему не под силу. Что однажды он уже был в монастыре, да под влиянием матушки ушел, а теперь ни за что не уйдет, что теперь его вообще с «миром» ничто не связывает, даже матери в живых нет. Кроме того, монастырское житье ему по вкусу, да и перспективы отличные…