ГЕРР ПРОКОПОВ МЕНЯЕТ ПРОФЕССИЮ
Карета «Скорой помощи» доставила в городскую больницу женщину. В кармане ее вязаной кофточки нашли пенсионную книжку Юлии Павловны Салиховой, инвалида второй группы.
— Попытка отравления. Выпила соляную, — констатировал врач.
Широко раскрытыми глазами больная с ужасом смотрела вокруг, куда-то порывалась бежать и шептала в бреду пересохшими, в кровь искусанными губами:
— Слышите? Это голос самого святого духа: «Где нечестивая грешница Юлия? Схватите ее. Она нетверда в вере. Пусть поплатится за это!»
Юлия Павловна действительно поплатилась. Жестоко поплатилась. Жизнью. За что?
Перед смертью, придя в себя и умоляя врачей спасти ее, Салихова многое рассказала.
Рассказала, что два года назад вступила в секту пятидесятников, что сделала это исключительно ради сына, которого ей, одинокой женщине, там пообещали направить на путь истинный. Однако, невзирая на горячие мольбы богу и щедрую дань общине, великовозрастное чадо продолжало лазить по чужим карманам. Тогда Юлией Павловной овладели сомнения, и она задумала выйти из секты. Но не тут-то было! «Братья» и «сестры» накинулись на нее, укоряя в недостаточном усердии. И добились своего! Искупление грехов стало ее навязчивой идеей. Юлия Павловна перестала спать по ночам, потом не в состоянии стала работать, потом превратилась в немощного инвалида.
Теперь она часами простаивала на молитвенных собраниях, ожидая, что и на нее снизойдет святой дух. Но тщетно. Дух продолжал почему-то упорно ее игнорировать. Зато в других, прямо на глазах у обескураженной Юлии Павловны, вселялся запросто. Вдруг начинала хрустеть костяшками пальцев и выкрикивать какие-то цифры бухгалтер стекольного завода Екатерина Бойко. Сперва Юлия Павловна по простоте душевной приняла их за итоги годового отчета. Но ей с укоризной разъяснили, что цифры эти — двузначные и что тайный их смысл доходит только до избранных.
Но, как ни громко кричала бухгалтерша, находились такие, в которых дух проявлялся сильнее.
— Вижу! Огненный столб вижу! — зычно провозглашала Анастасия Сластина, и все как подкошенные валились плашмя.
И неизвестно, сколько бы еще так лежали, прижимаясь лицами к затоптанным плитам пола, если бы святой дух вдруг не принимался за Николая Гринченко. Тот, сердечный, начинал так дергаться и трястись, как будто одновременно болел пляской святого Витта и тропической лихорадкой. При этом его сильные, натруженные рабочие руки беспомощно болтались из стороны в сторону.
Одновременно с Гринченко дух свирепствовал и в Надежде Вашуркиной. Она ползла, с трудом передвигая грузное тело, рискуя разбить коленные чашечки о каменные плиты пола. И единоверцы, замирая от страха, ждали, кто станет ее очередной жертвой. Ледяная рука пророчицы вдруг хватала чье-то плечо, и на всю комнату слышался зловещий шепот:
— Мало в тебе веры. Соблазн от мира сего у тебя велик.
И все чаще рука Вашуркиной хватала плечо Салиховой.
Рыкала и рвала на себе одежду пророчица местного масштаба Пелагея Кузьмина, по прозвищу «Борина мама». Рыкал в такт и осторожно по шву рвал на себе тенниску, купленную на деньги верующих, и ее сынок Борис — здоровый молодой увалень, бросивший в угоду матушке работу.
Страстно бия себя в грудь, с отрешенными лицами, как всегда вместе, держалась неразрывная троица — Авраам, Ева и Сарра — здоровенный парень и две худосочные девицы. О них в общине говорили с благоговением: молодые, а вот дали же обет безбрачия. Даже поселились в одной комнате, чтобы поддерживать друг друга в нелегком для их возраста решении. Но зато от соседей по квартире не укрывалось, что все трое «отрешенных», нареченных библейскими именами, — самые обыкновенные сожители. И что Авраам — он же слесарь Лев Бойченко — нередко таскает за волосы «помазанниц божьих» медсестру Раису Ходус и швею Лидию Александрову.
Как всегда, притаилась в углу мрачная мужская фигура. Сильно спадать с тела стал Иван Никитич Прытков, то и дело приходится поправлять сползающие брюки. Да и как тут не похудеть! Жена, эта упрямица, продолжает ходить в церковь. Отсюда и двойной расход: ей на попа, ему — на проповедника. Теперь у них деньги врозь и хозяйство — врозь. Даже готовит каждый сам себе особо. Впрочем, и готовить стало особенно нечего…