Одиннадцать истребителей врага нашли свою гибель в этом бою. Наши потери составили девять боевых машин. Один ДБ-3 был сбит зенитным огнем противника. Несмотря ни на что, группа успешно отбомбилась: запылали элеватор и сооружения в порту.
— В этом бою мы еще раз уверились в удивительной живучести наших машин, — рассказывал Александр Федорович. — Самолет лейтенанта Беликова, например, возвратился на свой аэродром, имея семьсот пробоин в плоскостях и фюзеляже! Сильно пострадали и другие. Из нашей четверки вернулись все, кроме одного...
Кроме одного...
Это был самолет лейтенанта Василия Юра. Огнем фашистских истребителей на нем был выведен из строя один мотор. Героическими усилиями экипаж сумел сохранить свое место в боевом строю и отбомбиться по цели. Однако по выходе группы из зоны зенитного огня «хейнкели» с новой яростью набросились на израненную машину. Экипаж героически отбивался, сбил одного стервятника. Но вот и второй мотор стал давать перебои. Летчик был вынужден покинуть строй. Этого только и ждали остервеневшие от неудач гитлеровцы. Атаки следовали одна за другой, стрелок-радист Иван Кузнецов ни на секунду не отрывался от пулемета...
Несмотря на все усилия летчика удержаться в горизонтальном полете, машина катастрофически теряла скорость и высоту. Мотор все чаще давал перебои. Надвигалось море, бескрайнее, безучастное. «Хейнкели» отстали, поняв, что машина обречена.
Окончательно смолк мотор. [53]
— Приготовить шлюпку! — в оглушающей тишине приказал Юр. — Снять парашюты, проверить спасательные пояса...
Аккуратно спланировав, посадил машину на воду.
Минуту спустя три человека остались в плену у пустынного моря. В довершение бед в момент погружения самолета с низенькой шлюпки волной смыло весла.
— Будем грести руками, — сказал командир.
Гребли до вечера. Ориентируясь по солнцу, направляли свое утлое резиновое суденышко к крымскому берегу.
Короткие южные сумерки быстро сгустились в ночь. Высыпали звезды. Штурман лейтенант Израиль Левинсон на глаз определился по ним.
— До Крыма не меньше двухсот километров. Без весел...
— Придумаем что-нибудь, — упрямо перебил Юр. — Главное — верить! Ребята нас не бросят...
Верили и гребли.
К полуночи посвежело, прижались друг к другу, дрожа в промокших комбинезонах. О сне никто не думал. Тоскливо глядели на лунную дорогу, чешуйчатой золотой лентой опоясавшую море, — где-то в конце ее скрывались родимые берега...
Снова гребли.
Перед рассветом море почернело, предутренняя короткая зыбь зашлепала в дутые борта шлюпки. Соленые брызги разжигали жажду.
Взошло солнце. Штиль. Зной. Пустынная слепящая гладь. Пить. Пить, пить... А воды в обрез, если даже рассчитывать на одни сутки.
Томительный день. Безжалостно жгущее солнце.
Гребли. Скупыми глотками неосвежающей, теплой воды изредка утоляли жажду. Опустить флягу за борт, чтоб охладить, боялись: вдруг вырвется из усталой руки... [54]
Вторая ночь. Та же работа. Та же упорная вера, без слов.
К утру подул порывистый ветер, заштормило. Легонькое резиновое суденышко стало, как мячик, бросать с волны на волну. Временами накрывало, обдавало людей с головой. Грести стало невозможно и бессмысленно: шлюпку швыряло то в одну сторону, то в другую на десятки метров.
— Верить! — хрипло приказывал командир.
Верили. Страдали уже не от жары — от холода. Промокших до нитки голодных людей на ветру била дрожь.
Во второй половине дня шторм унялся, сменился устойчивым свежим ветром.
— Парус... — мечтательно пробормотал штурман.
— Парус! — скомандовал командир.
Взялись за работу. Спустя пять минут двое стояли по бортам шлюпки, растягивая в руках связанные рукавами комбинезоны. Третий удерживал шлюпку в нужном направлении, опустив в воду вместо весла ладонь в кожаной летной перчатке.
— Пошла! Пошла родная! — в восторге кричал штурман Левинсон.
Шлюпка, гонимая плотным попутным ветром, двигалась ровно и ходко, стремительно обгоняя клочья пены и пузыри на бурлящей за бортом воде.
К закату ветер стих, пришлось снова налечь на «весла».
— До берега километров восемьдесят, — определил штурман.
И еще одна ночь, третья, без сна. Морская вода разъедала потрескавшуюся кожу, каждая царапина на руке превратилась в саднящую рану. Двое гребли, третий пригоршнями вычерпывал воду из заметно обмягшей шлюпки.
В середине дня возвратился вчерашний шторм, еще более рассвирепевший. Шлюпку заливало, кидало с гребня на гребень, едва не ставило на борт. Держались за [55] веревочные леера, друг за друга. Сняли с ног по ботинку — вычерпывать воду.
Когда силы, казалось, совсем иссякли, увидели на горизонте землю. Тонкая темная полоска...
— Ур-ра-а-а!!!
Но радоваться оказалось рано. Шторм внезапно стих, сменившись мертвым штилем. И хоть надежда придала сил, темная кромка на горизонте к закату не сделалась шире...
Распухшими, одеревенелыми руками гребли всю ночь. С рассветом убедились: берег все так же далек. Как мираж.
Никто ничего не сказал. Гребли. Гребли и верили. Верили и гребли.
Когда солнце приблизилось к зениту, услышали звук мотора.
Вскочили, рискуя опрокинуть свой утлый ковчег, стали вглядываться в слепящее небо.
— Наш! Родной!!!
Закричали, как дети, замахали руками, шлемами, комбинезонами...
Самолет покачал крыльями — заметил! Сделав круг, заспешил в сторону берега.
Ожидание... Минуты как часы. Часы как сутки.
И вот в небе появился самолет. Другой — МБР-2. С полукруга сел на воду, осторожно подрулил к шлюпке. Несколько минут — и трое спасенных оказались на его борту. А затем — и в родном полку...
* * *
Большое значение имел тот бой в истории части. Он послужил толчком к совершенствованию тактики действий больших групп бомбардировщиков, к усилению вооружения самолетов. Для защиты со стороны задней полусферы на ДБ-3ф был установлен дополнительный — люковый пулемет. Соответственно и экипаж пополнился четвертым членом — воздушным стрелком. [56]
— Это и был ваш самый памятный день в первый месяц войны? — спросили мы у Александра Федоровича.
— Нет, это первая встреча с врагом в воздухе. А самый... Самый тяжкий для меня бей произошел три недели спустя, тринадцатого июля...
В тот день в полк поступил приказ: уничтожить мониторы[1] в порту Тульча. Шестерку бомбардировщиков вел заместитель командира полка Герой Советского Союза майор Александр Николаевич Токарев. Перед седьмым экипажем — капитана Семенюка — стояла особая задача: при подходе группы к цели отвлечь огонь на себя, подавляя зенитные средства противника, затем сфотографировать результат удара.
Было известно, что Тульча сильно защищена зенитками, потому и назначили на отвлекающий маневр этот экипаж: комэск Платон Семенюк, отличившийся еще в войне с белофиннами, был одним из лучших, хладнокровнейших летчиков полка.
До подхода к цели летели вместе с группой. Но вот в частых просветах между белыми облаками замелькала голубая лента Дуная. Толмачев сверился с картой.
— Отходим, командир!
Семенюк резко отдал штурвал, машина скользнула вниз, шестерка бомбардировщиков осталась за облаками. Хрустальный воздух, абсолютная видимость. Толмачев быстро отыскал среди зелени, с трех сторон окаймляющей порт, характерные треугольнички зенитных позиций, летчик парой доворотов вывел бомбардировщик на одну из них. Но почему батареи молчат?
1
Монитор — военный корабль, предназначенный для нанесения артиллерийских ударов по береговым объектам и уничтожения неприятельских кораблей в прибрежных районах. —