Теперь он совершал свой первый боевой вылет после трехмесячного перерыва. Важный момент в жизни летчика. После ранения вообще бойцу в бой идти трудно, а тут еще и утрачен навык. Да и ноги, как их ни тренируй... На земле оно, может, и незаметно, а при управлении тяжелой машиной ноги значат не меньше рук. Психологически важный момент. Даже при маленькой неудаче можно надолго утратить уверенность. Вот ведь с перебитыми ногами сумел тогда посадить самолет на одно колесо, а теперь в строю «гуляет»...
Ловлю себя на том, что невольно подлаживаюсь к едва заметным его «сбоям». Чтобы для него самого сделать их незаметными. И для летящего с ним замполита, для командира полка. Впрочем, они-то, конечно, все понимают. Потому и сел за стрелка замполит. Потому и сам Канарев, возможно, возглавил группу. Важное это дело — вернуть летчика в строй. А уж такого, как Бесов...
Ценит Канарев ветеранов полка, хоть он в этой части недавно. Но тоже воюет с начала войны, два ордена Красного Знамени. Трех месяцев нету, как принял полк, а авторитет его у гвардейцев полный. И это после Токарева! С виду строг, суховат, о себе говорить не любит. Зато все, кто его раньше знал, рассказывают о нем легенды... [72]
Вот один случай, почти забавный. О нем рассказал капитан Козырин, служивший в его полку. Полк, которым командовал Виктор Павлович Канарев в начале войны, имел на вооружении МБР-2. Это были легкие гидросамолеты лодочного типа, фанерные тихоходы, вооруженные двумя пулеметами ШКАС.
Осенью сорок первого полк перелетал из осажденного Севастополя в Геленджик. Командир покинул аэродром последним. В районе Ялты, в то время еще находившейся в наших руках, его внезапно настиг «мессершмитт». Канарев прижался к воде и направил свой самолет к порту. Истребитель пошел в атаку. Пулемет воздушного стрелка коротко прогрохотал и отказал, захлебнулся. Сообразив это, фашист зашел сзади. Но огонь его пушки и пулеметов вспенил воду впереди тихоходной летающей лодки, упреждение оказалось слишком большим. От следующей атаки Канарев в самый последний момент увернулся, сноп огненных трасс пронесся справа. Раздосадованный неудачами фашист наседал. Ранен штурман. У Канарева оставалась одна надежда — дотянуть до берега, под прикрытие наших зениток. Фашистский летчик, разгадав это, зашел спереди, преграждая путь. Канарев успел долететь лишь до маяка на краю далеко уходящего в море портового мола...
Атака. Казалось, конец неизбежен. И тогда Канарев решил укрыться за маяком. Заложил крутой вираж и стал ходить кругами у основания высокого бетонного сооружения, едва не задевая крылом волну. Большая угловая скорость, малый радиус виража стали надежными союзниками беззащитного самолета. Вражеский истребитель со страшным ревом гонялся за ним на стремительных виражах, то взмывая вверх, то пикируя, но никак не мог уловить момент для верной атаки и только без пользы расстреливал боезапас. У раздосадованного неудачами фашиста начали сдавать нервы. Он стал закручивать виражи, [73] ставя машину почти на крыло, пикируя чуть не до самой воды...
В какой-то момент Канарев потерял его из виду. Не отрываясь от спасительного маяка, осторожно огляделся. Где он? Не видно. Покрутившись еще несколько минут, отошел недалеко в сторону и стал делать «змейки», просматривая заднюю полусферу. Преследователь не появлялся...
До самого Геленджика, виляя на курсе, Канарев внимательно следил за воздухом, ожидая подвоха. Однако все обошлось благополучно.
На аэродроме его обступили ликующие друзья:
— Поздравляем, товарищ командир! Ура!
— С чем поздравляете? Ради чего «ура»?
— Как же! Вы сбили «мессер»...
— Я? Скажите спасибо, что он меня не угробил. А нам по нему и стрелять не пришлось...
— Во! Так и передали из Ялты: чистая победа, без единого выстрела...
Победило самообладание, мастерство. На одном из виражей или при выходе из пикирования потерявший контроль над собой фашист задел крылом воду...
Все это промелькнуло сейчас в голове не с такими подробностями, конечно. Полет есть полет, тем более в тесном строю, когда надо не только следить за приборами, но и ни на секунду не упускать из виду соседей.
Вот и Ялта на горизонте, тот самый маяк. И теперь нам сослужит службу — ориентир для захода на порт. Интересно, что сейчас чувствует командир? После войны приедет сюда отдыхать в санаторий, попросит у портового начальства разрешения пройти на мол. На катере подвезут его к маяку — смотрите! Объедет, найдет следы пуль и снарядов. Может, как раз в это время и водолазы, очищая вход в порт, извлекут на свет незадачливый «мессер»... [74]
Однако я размечтался. До тех пор надо дожить, а пока... Вот он, порт с вражескими кораблями. Отличная видимость! Жаль, не для нас одних. Во, уже ставят заградогонь дальнобойные. Здорово сострелялись — стена! Ну-ка, что сделает командир? Ни минуты раздумья! Резкий маневр и по высоте и по направлению... Ага, отстали?
Перед молом — уже все калибры. Трассы, шнуры «эрликонов»... Ну? Решают секунды. Ну? Когда же... Есть! Ведущий на боевом, безошибочный выход...
Иду точно в хвост Бесову. Нет, братцы, мастер есть мастер! Сразу вернул себе все — скользит, как по струнке. Телом чувствую, как вздрагивает его самолет, справа, слева разрывы... Вздрогнул и мой... Но у Бесова бомболюки уже открыты...
Сброс!
Вот она жизнь! При нас! Резкий маневр, на крыле, истребительный, вдохновенный... Шапки, пунктиры — все в стороне. Моментально подстраиваюсь к ведущему, стрелки фотографируют результат. Цели накрыты, большего увидать невозможно за дымом. Объективы позорче, им внимание рассредоточивать не требуется, как нам...
* * *
На аэродроме узнали, что вылетевший раньше нас на воздушную разведку экипаж капитана Лобанова успел возвратиться с боевого задания. Обнаружил в порту Констанца транспорт водоизмещением пять-шесть тысяч тонн, на обратном пути атаковал сейнеры у крымского берега.
Благополучно возвратились и торпедоносцы — экипажи капитана Василенко и лейтенанта Жесткова, — вылетевшие на поиск плавсредств на морских коммуникациях. Обнаружили в районе Балаклавы танкер противника водоизмещением тысяча пятьсот тонн в охранении шести сторожевых катеров, атаковали его. Сброшенные [75] торпеды прошли в десяти метрах от носа танкера, который успел застопорить ход. По торпедоносцам велся сильный огонь с кораблей охранения и «Гамбурга-140», прикрывавшего танкер с воздуха...
Призрачный частокол
На следующий день вечером получили задание произвести разведку погоды у побережья Крыма от Феодосии до Ялты и нанести бомбоудар по плавсредствам в порту Феодосия. Запасная цель — порт Анапа. Полет предстояло выполнить ночью.
Взлетели перед заходом солнца. Понимая, что от нашей разведки зависит вылет на бомбоудар группы самолетов, стараюсь точно выдержать заданный штурманом курс на мыс Чауда, чтобы немедленно по радио передать погоду в районе Феодосийской бухты.
Быстро спускается ночь, лишь впереди чуть просматривается полоска горизонта — последний знак угасшего заката.
С траверза Новороссийска погода резко ухудшается. Вскоре уже летим по приборам.
— Командир, проходим Чауду, — докладывает штурман.
Разворачиваюсь влево — посмотреть, что делается на подходах к Феодосии. Сплошная облачность. Увлекшись наблюдением за погодой, долго держусь на одном курсе.
Неожиданно перед самым носом самолета возникает слепящий огненный частокол...
Ничего не поняв, рву до отказа штурвал влево...
Снова кисельно-густая тьма. Чувствую слабость. Почудилось, что ли? Из-под шлемофона стекает пот.
Молчу. Молчит и экипаж.
— Командир, что будем делать дальше? — слышится наконец нерешительный вопрос штурмана. [76]
— Задание выполнять, Гриша! — пытаюсь овладеть голосом. — А что?
— Тогда курс на Ялту...
— Есть!
Значит, и штурман считает, что показалось. Но не могло ж показаться двоим? И вдруг вспоминаю: радары! Майор Конзелько, начальник разведки, на прошлой неделе предупреждал...