Нашему возвращению не удивились, знали, что, если Черниенко вернулся, значит пробиться к цели невозможно. [121]
— Как впечатление? — спрашиваю у штурмана.
— Пятьдесят шансов поцеловаться с водой, пятьдесят — с ведущим, — коротко отвечает Володя, стирая со лба пот.
— Итого — сто? Но ведь вернулись!
— Вопреки теории вероятности.
— Значит, и на теорию есть теория. Вероятность ее нерушения.
Володя на минуту задумывается.
— Открытие, командир! После войны...
— После войны не пройдет. Открытие — для военного времени.
Ничего держался парень. Может, и выйдет толк.
На другой день, 11 февраля на рассвете, — то же задание. Четверка — Арсеньев, Черниенко, Бесов и я — взмыла в воздух.
Пошли над морем с набором высоты, пытаясь пробить многоярусные облака. В районе Туапсе — мощные кучевые. Арсеньев принимается их обходить. В густом киселе на одном из разворотов отстаю от группы. Попытка найти ее ни к чему не приводит.
— Что будем делать? — спрашиваю Ерастова.
— Проверим твое открытие, командир?
— Тогда курс на цель!
Маневрируем по высоте, по направлению. На траверзе Новороссийска оказываемся между двух ярусов облачности. Западнее Анапы облака внизу разрываются.
— Отбомбимся визуально?
— Выводи, штурман!
Два отворота для замера угла сноса.
— Готово! Курс на цель, командир!
Впереди хорошо просматривается Тамань, за ней порт.
— Открываю бомболюки! — докладывает Ерастов, контролируя свои действия. [122]
— Включи фотоаппарат, сфотографируем станицу.
По его командам делаю небольшие довороты.
— На боевом!
Впереди возникают разрывы снарядов. Когда грязно-черные шапки обкладывают машину со всех сторон, слышу радостный голос Володи:
— Бомбы сбросил!
Резко маневрирую в одну сторону, в другую. Наконец разрывы остаются позади.
— Командир, истребители! — Это Панов.
— Доложи точнее!
— Тысяча метров ниже нас два «мессера»...
К счастью, над нами облака. Форсирую моторы, предельно задирая нос самолета.
— «Мессеры» в пятистах метрах...
Машину окутывает ватная мгла.
— А еще ругали облачность, — шутит Володя, когда оказываемся уже далеко над морем.
Жуковец докладывает: наши бомбы рвались в порту у причалов, где скопились десятки автомашин.
Благодарю штурмана за выдержку и меткость, стрелков — за внимательное наблюдение за воздухом.
На аэродроме нас радостно встречает наш технический экипаж — Беляков, Петров, Ястребилов...
— А мы уже думали — беда! Все вернулись, а вас нет...
Командир эскадрильи, мрачно выслушав мой доклад, сказал:
— Инициатива — хорошо. За отставание от строя — строго предупреждаю!
Однако настроение его скоро переменилось.
Когда проявили наши пленки, их срочно доставили командиру полка. Оказалось, включенный нами при маневрировании плановый фотоаппарат зафиксировал всю противовоздушную оборону Тамани. Четко был [123] виден полевой аэродром, стоящие на нем истребители, девять зенитных батарей крупного и среднего калибра, скопления автомашин, артиллерии, танков...
В тот день четырежды наносился удар по Тамани. На разведанные цели обрушивались сотни бомб, в небо взмывали черные столбы дыма, взлетали обломки, полыхали пожары.
Каждую нашу группу встречали «мессершмитты». Но командование уже приняло меры: бомбардировщики сопровождались к цели истребителями прикрытия.
При этом имел место любопытный эпизод. Группа капитана Бесова, подойдя к Геленджику, откуда должны были подняться наши истребители, получила ответ:
— Высылать нечего!
После некоторого молчания тот же голос запросил:
— Укажите свое место!
Опытный Бесов сообразил: работает рация противника.
После этого случая командование дало строгие указания по соблюдению бдительности, дисциплины радиопереговоров, установило отзывы и пароли.
В конце дня командир полка собрал летные экипажи и объявил задачу: ночью нанести бомбоудары по скоплению живой силы и техники в порту Анапа. Отвлечение зенитного огня и сковывание действий вражеских истребителей возлагалось на наш экипаж. Нешуточное дело!
— Давай прежде всего подумаем, как мы отыщем аэродром и помешаем взлету «мессеров».
Володя развернул карту. Вид у него был скучноватый: один бомбардировщик — на целый вражеский аэродром...
— И еще на зенитки, — не стал я его утешать. — Если, конечно, останемся целы. [124]
Выполнять такую задачу мне уже приходилось в прежнем полку. Тогда повезло, хоть и изрешетили машину так, что едва до своих дотянула.
— Кому-то ведь надо?
Штурман кивнул. Через четверть часа он уже был с головой увлечен делом. Аэродром, который нам предстояло атаковать, располагался у самой береговой черты. Попробуй найди его ночью, когда любой пляж может показаться посадочной площадкой!
— Ничего, возьмем за ориентир вот этот изгиб берега... Справа город, слева — два озера. Зайдем со стороны моря, оттуда виднее... Между озерами ляжем на боевой курс...
Когда план разработан, настроение обычно повышается. Чуть не с нетерпением дождались темноты.
По сигналу поднимаю самолет в воздух. Спустя десять минут должны взлететь Канарев, Саликов, Черниенко, Козырин...
Ночь темная. На борту тишина. Вдали проплывает Кавказское побережье, затем уходим в море. Горизонт не просматривается, веду машину по приборам. Стараюсь как можно точнее выдерживать заданные штурманом скорость и курс. От этого зависит все. Летим уже час. Кажется, расчеты не подвели, выходим к береговой черте. Характерный изгиб суши, блестят два озерца...
— Молодец, штурман!
— Видишь аэродром, командир?
На вражеском аэродроме оживление. Мелькают огни, в воздух взлетают сигнальные ракеты. Прибыли в самое время: «мессеры» выруливают на старт...
Приглушаю моторы, перехожу в планирование. Зенитки молчат. Штурман улучает момент, сбрасывает три бомбы с внешней подвески. Внизу полыхают взрывы, аэродромные огни разом гаснут, будто их задувает взрывной волной. Взметываются лучи прожекторов, ножницами стригут небо. Фосфорически сверкают разрывы. [125] Вверху, внизу... Пока не поймали прожектора — не страшно.
С приглушенными моторами уходим в сторону Витязевского лимана. Набираем высоту, идем на второй заход вдоль окраины Анапы. Бомболюки открыты.
— Боевой курс! — докладывает Володя.
Открыли огонь зенитки. Светящимися цепочками тянутся к самолету трассы малокалиберных скорострельных пушек, серпантином рассыпаются разрывы. Оглядываюсь вокруг. Стреляют — по нашему самолету? Надо, чтобы по нашему! А группа? Еще не подошла?
— Сбросил четыре бомбы! — докладывает штурман.
Фугаски рвутся в районе аэродрома. Применив противозенитный маневр и снижение, обманываю прожектора. Вновь всматриваюсь в горизонт — прилетела группа? Вспышек в порту не видно.
Идем на третий заход. С севера. После всплесков огня от шести бомб зенитный огонь накрывает все небо над аэродромом. Беснуются прожекторные лучи. Кажется, удалось «задействовать» все батареи. По нам! Вот чему приходится иногда радоваться в жизни... Однако долго не продержаться. Где группа? Вот она, вот!..
Над портом заполыхали огромные зарева. Взметываются искристые взрывы, в небе высвечиваются рваные облака...
Бомбардировщики подошли к городу на разных высотах. Противник опомнился только тогда, когда в порту уже рвались бомбы. Лучи прожекторов потонули в гигантских вольтовых дугах разрывов. Беспорядочный огонь врага не смог помешать нашему сокрушительному удару. Боевая задача была выполнена блестяще. Все машины благополучно вернулись на свой аэродром.
Летали не только на Тамань.
В труднейшей обстановке находились в эти дни крымские [126] партизаны. Готовились к прорыву блокады. Летчики полка делали все возможное, чтобы облегчить их положение, и не раз получали радиограммы со словами сердечной благодарности. Особенно интенсивно совершались полеты с грузами продовольствия и боеприпасов с 4 по 12 февраля. Экипажи Бесова, Бабия, Андреева, Жесткова, Трошина, Саликова неизменно пробивались в заданные районы и точно сбрасывали грузы. К партизанам летали и наш комэск Чумичев, и командир полка Канарев, и его заместитель майор Арсеньев.