Флагманский штурман группы капитан Аглотков уточнил детали возможного вылета, убедился в подготовленности экипажей.
Отличный штурман Федор Николаевич Аглотков. И обаятельный человек. Неизменно спокойный, скромный. Под стать своему командиру. В который уж раз мне приходится удивляться подобному сходству — в экипажах, воюющих с первых дней. Вот и эти...
Не раз приходилось им вместе смотреть в глаза смерти. Прилетали с заданий на сплошном «решете», на одном моторе... Как-то в сорок втором Николай Александрович Саликов чудом дотянул до своего аэродрома и тем самым спас жизнь истекающему кровью штурману...
Приказание на вылет поступило только в полдень. Танкер в охранении четырех сторожевых катеров и двух самолетов обнаружен на траверзе Евпатории.
Впереди длительный полет. Чтобы прежде времени не утомить себя пилотированием машин в плотном строю, немного растянулись. Впереди Саликов с Лобановым, метрах в ста от них — наша пара. В машине тишина: каждый думает о предстоящем бое. Приказываю стрелкам проверить пулеметы; в ответ — четкий звук коротких очередей. [241]
— Внимательно следите за воздухом! Патрулирующие самолеты могут встретить нас на подходе.
— Есть, командир!
Крымский берег обходим вне видимости.
— По расчету, пролетаем траверз Херсонесского маяка, — докладывает Володя.
— Усилить наблюдение за морем и воздухом!
Ведущий продолжает идти тем же курсом. Решил зайти с запада? Постепенно понимаю: опытный и хладнокровный Аглотков строит маршрут так, чтобы не проскочить мимо цели, преждевременно выдав себя.
— Траверз озера Донузлав, — голос штурмана. И тут же: — Справа вражеские корабли!
Вся группа, развернувшись, со стороны берега понеслась в атаку. Четверка шла почти фронтом. Со сторожевых катеров и танкера открыли яростный огонь автоматы и крупнокалиберные пулеметы. Танкер проворно стал разворачиваться носом к нам. Первая торпеда вошла в воду на дистанции тысяча двести, последняя — в шестистах метрах от цели. С противозенитным маневром выходим из зоны огня. Атаки двух самолетов «Гамбург-140» отбиваем дружным огнем пулеметов.
Но результата нет.
Танкер успел сманеврировать, и торпеды, сброшенные с больших дистанций, не смогли поразить узкую цель. Может быть, стоило атаковать судно с обоих бортов? Впрочем, ведь все равно бы оно развернулось. Да и «гамбурги» помешали бы перестроиться...
Весь обратный путь прошел в раздумьях о причинах досадной неудачи. Четыре самолета, заранее разведанная цель...
Подполковник Канарев произвел тщательный разбор наших действий со всем летным составом полка. Главный вывод: необходимо своевременно реагировать на изменения тактики противника. В частности — на сопровождение конвоев самолетами... [242]
На следующий день мы с Димой заступили на дежурство с другой парой: Федоров — Алексеев. Опять ждали данных от самолета-разведчика.
Штурманом к Бабию вместо заболевшего Лебедева был назначен старший сержант Иван Локтюхин. Молодой, но испытанный воздушный боец из экипажа Жесткова.
Перед обедом на стоянку прибыл командир бригады полковник Токарев в сопровождении подполковника Канарева.
— Кто из штурманов дежурит сегодня? — спросил комбриг у капитана Федорова, приняв его рапорт.
— Младшие лейтенанты Малышкин, Кондрашов и старшие сержанты Локтюхин, Ерастов.
Нетрудно было догадаться, что полковнику мало что сказали эти фамилии. Однако непроницаемое лицо его оставалось спокойным.
— Постройте дежурные экипажи!
Оглядев строй, комбриг отдал приказ:
— У мыса Лукул воздушной разведкой обнаружено два транспорта водоизмещением по три тысячи тонн. Идут в охранении двух тральщиков, четырех сторожевых катеров и двух самолетов «Гамбург-140». Курс конвоя двести семьдесят градусов, скорость десять-двенадцать узлов. Приказываю потопить транспорты. Паре торпедоносцев, ведомой капитаном Федоровым, атаковать транспорты с правого борта, паре старшего лейтенанта Бабия — с левого. Вылет по готовности. По самолетам!
Летный состав бегом устремился к машинам.
— Локтюхин, Ерастов!
— Есть!
— С торпедометанием справитесь? Не подведете гвардейцев?
— Оправдаем ваше доверие, товарищ полковник! — в один голос ответили молодые штурманы. [243]
— Желаю удачи! Торпеды сбрасывайте с малой дистанции!
В воздухе я раздумывал над тем, что заставило комбрига самому ставить нам боевую задачу. Важная цель? Или это следствие вчерашней неудачи?
Погода была безоблачной, видимость хорошая. Летели на высоте две тысячи. Это позволяло обнаружить конвой на максимальном удалении и своевременно снизиться для захода в атаку.
— Если корабли идут прежним курсом, то зайдем как раз со стороны солнца, — дополняет мои соображения Ерастов.
Да, кажется, все складывается в нашу пользу. Лишь бы не прозевать цель. Как правило, первым замечает корабли летчик: из его кабины шире обзор.
Так и получилось. Вот они! Транспорты шли на запад кильватерным строем, вокруг них по эллипсу растянулись шесть кораблей охранения.
Ведущий нашей пары Бабий заметил цель одновременно со мной. Подал сигнал «Атака». Развернулся, начал резко снижаться. Убрав обороты моторов до минимума, я устремился за ним.
Первая пара пошла вправо, в обход конвоя для атаки со стороны берега.
Противник не замечал нас. Корабли не меняли курс, транспорты не маневрировали. Мы с Бабием заходили на цель со стороны солнца, метрах в двухстах друг от друга.
Высота тридцать метров, все внимание на прицеливание. Слева по курсу — сторожевой катер. Заметил нас, когда поравнялись с ним. Огонь из крупнокалиберных пулеметов. Мы неслись прямо на головной транспорт, над самой водой. Поток пулеметных трасс устремился вдогонку. Небольшие довороты, необходимые для прицеливания, вывели нашу машину из-под огня. Но уже начали стрелять и с транспортов... [244]
Первым с дистанции пятьсот метров сбросил торпеду Локтюхин. За ним — мы...
Самолет «вспухает», торпеда оторвалась. Из атаки выхожу влево, по носу транспорта...
Облегченный самолет становится маневренней. Бросаюсь из стороны в сторону, прижимаюсь к гребням волн. Время от времени маневрирую и по вертикали. Сверху наседают «хейнкель» и «Гамбург-140». Стрелки отбиваются пулеметным огнем...
— Взрыв, командир! Попали! — радостный крик Панова.
Не сразу соображаю — кто попал, во что? Поворачиваю голову — носовая часть транспорта окутана клубами дыма.
— Володя, ты?..
Штурман пытается зафиксировать результат удара. Над тонущим транспортом столб черного дыма. Стрелки продолжают отстреливаться от летящего чуть не вплотную «хейнкеля». Смолкает крупнокалиберный пулемет...
— Панов! Коля! Жив?
— Заело, командир... Обрыв гильзы...
Ободренный вражеский летчик уверенно приближается к нам. Секунды делятся на считанные доли. Рву штурвал на себя, командую Жуковцу — стрелять из люкового ШКАСа. Накрениваю самолет так, чтобы стрелок мог видеть цель...
Секунды... минуты...
Торжествующий рокот крупнокалиберного пулемета.
— Задержка устранена, командир! — это Панов.
«Хейнкель» отваливает от борта. За ним тянется хвост дыма. Отстает. Врезается в воду. Взрыв...
Наших не видно. Возвращаемся на аэродром в одиночку.
— Как удалось устранить задержку, Николай? [245]
— Трос лебедки приспособил. Крючком зацепил обрывок гильзы, крикнул Саше, чтобы крутнул лебедку...
— А ты как успел, Жуковец? Сам же стрелял в это время из ШКАСа!
— Пока вы кренились, командир...
— Молодцы, ребята! Ювелирная работа!
Обычно такая неисправность устранялась лишь на земле.
— А ты, Володя? Влепил, что ли, в транспорт?
— Взрывом ему оторвало нос!
— А что со вторым?