Экипажи тщательно изучили цели по фотоснимкам, выбрали наиболее благоприятные боевые курсы с учетом расположения зенитных средств противника.
На стоянках мелькали тени. Люди торопились закончить последние приготовления...
Первым ушел в небо разведчик погоды. Он принес добрую весть: видимость хорошая. С двухминутным интервалом стали взлетать бомбардировщики: Саликов, Лобанов, Чумичев, Андреев, Бесов, Бабий, Осипов. Поднял в воздух свою машину я. За мной Минчугов...
В небе темнота. Приходится полагаться на «глаза» приборов. Пока что обычный ночной полет. А что ждет впереди?
— Через двадцать минут цель, — определил Владимир. [265]
Но уже через десять впереди показалось зарево. А затем и белые лучи прожекторов, оранжевые трассы. Наши передовые экипажи обрабатывали порт и аэродром.
По команде штурмана уменьшаю обороты, снижаюсь до заданной высоты. На цель заходим со стороны моря. Ерастов озабочен боковой наводкой самолета.
Уже просматривается береговая черта. Очередная серия бомб с летящего впереди самолета четко обозначает порт. Враг разгадал направление атак, поставил огневой заслон. Один из прожекторов лизнул нашу машину, но проскочил дальше.
Ночное небо расписано пунктирами автоматов. Зловеще мерцают зеленоватые звезды разрывов...
— Сбросил!
Штурман лег на пол кабины, стараясь разглядеть, где разорвутся бомбы. И как раз в этот момент самолет потонул в ослепительном свете...
Изо всех сил стараюсь сохранить режим полета. С каждой секундой в машину упирается все больше лучей.
— Зенитки пристрелялись, — предупреждает Панов. — Ведут прицельный огонь!
— Снаряды рвутся рядом! — Жуковец.
В прежнем режиме лететь — смерть. Делаю несколько отворотов вслепую. Каким-то чутьем удается уйти в сторону моря.
Всё, спасены!
— Штурман, как результат?
Володя отвечает не сразу. Еще не верит, что вырвались из огненных клещей.
— Видел разрывы на пирсе, у стоянки катеров... Ну и картина, командир! Жив буду — после войны напишу. Где только взять таких красок....
Володя — художник. Правда, пока что больше в душе. Где их тут и буквально взять — красок. [266]
— И на аэродроме пожары, — дополняет «картину» Жуковец. — Дали прикурить пиратам!
Курс — домой. Ветер усиливается, похоже, скоро заштормит. Звезды уже потускнели, летим навстречу занимающейся заре. Трудно поверить, из какой огненной круговерти удалось вырваться всего полчаса назад...
* * *
Вечером налет повторили. Экипажи Саликова, Андреева и Осипова наносили удар по аэродрому, Бабия, Бесова и мой — по плавсредствам в порту.
Под самолет Андреева были подвешены три РРАБ-3. Объемистые, эллипсоидной формы ротативно-рассеивающие авиабомбы создавали дополнительное лобовое сопротивление и влияли на устойчивость машины в полете. Но были незаменимым оружием для поражения целей на большой площади. Каждое из этих устройств заключало в себе тридцать восьмикилограммовых осколочных бомб. При сбросе РРАБ-3 вращалась в воздухе, раскрывалась под действием центробежных нагрузок и рассеивала свою начинку на значительном радиусе.
В фюзеляжи всех остальных самолетов погружено по четыре мешка с продуктами и оружием для крымских партизан.
Сначала курс в Крым, к горе Чатыр-Даг. Погода благоприятствует точному выходу в нужный район и обнаружению сигнальных костров. Один за другим вываливаются мешки из люков. Как огромные хлопья снега, неторопливо спускаются на парашютах во тьму...
Затем над морем направляемся к цели. При подходе к Анапе издали замечаем три очага пожара — работа Андреева. По небу шарят прожектора.
Решаю зайти на цель с ходу. С высоты трех тысяч на приглушенных моторах планирую к причалу. Там уже рвутся бомбы. Одну из наших машин схватили голубые мечи. Вокруг сверкают разрывы.
— Прицельно бьют гады! — сквозь зубы цедит Панов. [267]
— Внимательнее следите за воздухом, ребята! Полагаю, истребители не станут ждать, когда их разбомбят на аэродроме.
По курсу — кнуты «эрликонов». Достигнув верхней точки, цветные шары взрываются, рассыпаясь огненными брызгами...
— Горизонт!
Значит, лететь под огнем еще сорок — пятьдесят секунд. Выдержка, выдержка...
— Бомбы пошли!
Резко кладу самолет на крыло, отворот в море.
— Рвутся у причала! — звонко докладывает Жуковец.
— Наши? Хорошо видел цель, штурман?
— Спасибо, пожары подсветили! А вообще недурно и нам бы вывешивать фонарики...
— Поделимся идеей с начальством.
— Идея не новая, командир. Правда, напомнить нелишне...
На аэродроме меня ждала радость: Миша Беляков бережно вручил мне письмо. Из Минеральных Вод, от Тамары, моей невесты! Первая весть от нее с тех пор, как в город вошли оккупанты...
Уединившись в землянке, нетерпеливо оборвал кромку самодельного конверта. Милый ученический почерк, наивно скуповатые от застенчивости слова... Работает на заводе, все подруги охвачены единым стремлением помочь фронту... желают боевых успехов доблестным воинам...
И только в конце: «Я знаю, на фронте идет тяжелая война с лютым врагом. Но, если будет возможность, приезжай. Буду рада. Жду...»
Будет рада! Ждет!
Снаружи давно уж гудела машина, проголодавшиеся ребята не понимали, куда пропал командир. Извините, друзья, милые, дорогие, меня... меня там жду-у-ут!.. [268]
В тот день узнали о подвиге прославленного на флоте летчика-истребителя Константина Алексеева.
В ночь на 20 апреля фашисты решили заминировать с воздуха Геленджикскую бухту, чтобы затруднить морякам перевозки оружия, техники и живой силы на Малую землю, где героически сражался наш десант. Одиночные самолеты противника под покровом ночи просачивались к бухте. Дул сильный ветер «бора», истребителям действовать было почти невозможно.
Командир полка «яков», базировавшегося по соседству, Герой Советского Союза Константин Степанович Алексеев решил вылететь сам.
Рискуя попасть под огонь своих же зениток, он неожиданно атаковал схваченный лучами прожекторов «хейнкель» и быстро расправился с ним. Затем продолжал барражировать над бухтой. Вскоре сбил второй вражеский самолет-миноносец, а за ним и третий. Замысел фашистов был сорван.
Костю Алексеева я знал хорошо. Простой, скромный парень. Вместе со своими товарищами он часто сопровождал нас на удары по Тамани. Издали узнавая его самолет, бомбардировщики радостно восклицали: «Костя!» Раз Костя с нами, значит, можно надеяться: «мессеры» не пройдут...
На следующий день вечером налет на Анапу был повторен. Семь экипажей наносили удар по порту, восьмой — капитана Козырина — по аэродрому, для отвлечения внимания противника. Дневная воздушная разведка вновь обнаружила у причалов торпедные катера, хотя их и стало гораздо меньше.
Опытнейшему экипажу Евгения Лобанова было поручено осветить порт светящими авиабомбами. «Фонари» послужат и средством целеуказания для ударной группы. Сверх того, Лобанов должен был сбросить несколько манекенов-»парашютистов» — имитация десанта для дезориентации противника. [269]
В составе нашей, основной, группы летел Михаил Иванович Буркин, инспектор ВВС флота. Он был мне знаком еще по совместной службе на Тихом океане. С тех пор успел стать одним из известнейших флотских летчиков. Командуя звеном бомбардировщиков, был грозой немцев при обороне Севастополя, заслужил орден Ленина.
Пролетая около Новороссийска, мы наблюдали напряженную артиллерийскую перестрелку. Бои здесь не прекращались ни днем ни ночью. Враг изо всех сил старался сбросить наш героический десант в море. Мужественные моряки и пехотинцы стояли насмерть...
Еще до подхода к цели увидели результат работы Лобанова: «люстры» висели как раз над портом. К ним тянулись трассы «эрликонов», по небу метались лучи прожекторов. Вскоре в их перекрестие попали двое «парашютистов». Огонь автоматов перенесся на них...