И снова — Дунай...
Для противника эта водная коммуникация имела первостепенное значение. Глубоководная река, протекающая [299] через территории многих союзных гитлеровской Германии или оккупированных ею государств, несла на себе беспрерывный поток техники, оружия, боеприпасов, топлива... Все это направлялось на Восточный фронт. Обратными рейсами те же суда перевозили награбленное сырье, зерно, различные виды продовольствия...
Это был еще глубокий тыл противника. Только авиация могла, если не прервать, то значительно затруднить функционирование жизненно важной для врага водной артерии.
Мины, выставленные в мае экипажами нашего полка в наиболее оживленных районах Дуная, сработали так эффективно, как даже и не ожидалось. Противник был ошеломлен и долго не находил средств борьбы с ними. Нашими минерами умело использовались тактико-технические возможности этого оружия. Донные мины выставлялись скрытно. Установка на них различных приборов делала их траление весьма опасным.
Чтобы увеличить радиус минных постановок, десяти экипажам полка было приказано перелететь на аэродром подскока Геленджик. Он был расположен в пятнадцати километрах от линии фронта, вокруг шныряли вражеские истребители-охотники. Командование бригады приняло меры: самолеты-миноносцы будут встречаться и сопровождаться до посадки истребителями 11-го гвардейского авиаполка.
Из нашей эскадрильи на это задание шли шесть экипажей во главе с комэском капитаном Осиповым.
19 июня утром группа поднялась в воздух. За шестьдесят километров до аэродрома нас встретили истребители сопровождения. Дальше летели на малой высоте, над холмами. Посадку произвели с ходу, со стороны моря. Расположились в поселке в трех километрах от аэродрома: ближе жилья не нашлось. Сразу же принялись за подготовку к ночному вылету. Нашему экипажу предстояло [300] поставить мины на траверзе озера Кагул, невдалеке от порта Галац.
Прилуцкий доложил маршрут: побережье Румынии пройти над плавнями, между Георгиевским и Сулинским гирлами. Затем, в обход населенных пунктов, — к озеру Кагул. Уточнили высоты на каждом отрезке. Понятно, ориентировочно: почти две тысячи километров лететь в основном над морем, кто знает, какая где встретится погода. Обнадеживающий прогноз утешал мало: может, где-то уже разбушевался циклон, встал грозовой фронт...
Главное, конечно, — погода в районе постановки. Прилуцкий, уже летавший на такое задание в прошлом месяце, был больше всего озабочен этим.
— Пройти тысячу километров в один конец и промазать на какие-то пятьдесят-сто метров... Не выложишь мины на фарватер, и считай — все зря!
Оставалось надеяться на лучшее.
С наступлением темноты ушли в воздух экипажи Бубликова, Ковтуна, Дурновцева, Самущенко, Федорова, Корбузанова. Трем остальным, в том числе и нашему, предстояло вылететь в полночь.
Небольшой отдых. На аэродром прибыли за час до вылета. Изменений в задании нет.
Взлетная полоса была здесь неровной, с понижением: со старта не видно конца. Ширина — восемьдесят-сто метров. С обеих сторон деревья — коридор. С тяжелыми минами, без освещения взлетать нелегко...
Выруливаю на старт, предупреждаю штурмана, воздушных стрелков: взлетаю. Взревели моторы, замелькали по сторонам деревья, слились в сплошной частокол. Понижение как-то сыграло на руку, даже не заметил момент отрыва...
Разворачиваюсь на запад. В небе чисто, прямо по курсу — луна. Полчаса, час... Пока все нормально, молодцы синоптики!
На траверзе Севастополя штурман взялся настраивать [301] радиополукомпас на маяк немцев. Было известно: он установлен у Георгиевского гирла, на мысу, его позывными часто пользовались наши экипажи.
Задергалась стрелка индикатора.
— Настроился, — доложил Прилуцкий. — Держи курс на нуле.
На всякий случай сверяю показание компаса со стрелкой на радиомаяк. Все правильно.
Летим в режиме радиомолчания. Время от времени делаю перекличку экипажу, спрашиваю о самочувствии, уточняю со штурманом курс.
— Пора снижаться, командир, — слышу его уверенный голос.
Уменьшаю тягу, слегка отдаю штурвал.
— Пересекаем береговую черту!
— Наблюдение за воздухом! — напоминаю стрелкам.
Высота пятьсот, видимость хорошая. Слева Георгиевское гирло — рукав Дуная. Обходим порт Тульча, летим над лесным массивом, пересекаем Дунай. Вот и озеро Кагул...
К месту постановки мин решено подходить на высоте двести. Продолжаю снижение на планировании, почти полностью убрав обороты. Прилуцкий тщательно корректирует курс. Главное — скрытность, иначе все зря...
— Вижу выносную точку прицеливания! — докладывает Николай.
В момент, когда самолет поравняется с мысом, помеченным на карте красным крестиком, штурман даст отсчет времени.
Вот он:
— До сброса пятнадцать секунд...
— Сброс!
Отворачиваю, балансируя освободившийся от груза самолет. В машине напряженная тишина: все следят, где опустятся мины.
— Порядок! — первым нарушает молчание Панов. [302]
— Шлепнулись как раз посредине реки! — делится наблюдением Жуковец.
— Не шлепнулись, а приводнились, — наставляет стрелка Прилуцкий. — А то можно подумать, что не сработали парашюты.
Ладно, пусть шлепнулись, лишь бы на середине...
Ломаным курсом летим над сушей: ввести в заблуждение посты наблюдения противника.
— Ни одного выстрела! — удивляется Жуковец.
— Будь хоть один — вся работа насмарку, — поясняет опять Прилуцкий. — Бомб ведь не взяли для отвлекающего удара. Чем оправдались бы перед фрицем?
Брать бомбы — вдвое уменьшить «полезный груз».
Летим на восток, навстречу утру. Одна за другой, словно выключаемые чьей-то невидимой рукой, гаснут звезды. С неожиданной для земного наблюдателя быстротой прорезается алая полоска зари...
Садимся, когда солнце уже высоко стоит над горизонтом. Как говорится, усталые, но довольные...
В тот же день нам предстояло слетать на нашу постоянную базу теперь уже двум машинам, моей и Ковтуна, подошла очередь регламентных работ. После небольшого отдыха поторопились на аэродром, времени оставалось в обрез, к ночи надо вернуться. Уже полдень, на небе ни облачка, жара. Немолодой шофер аэродромной полуторки то и дело высовывается из кабины, с опаской взглядывая вверх.
— Дуй без оглядки, папаша! — не вытерпел Ковтун. — Тише едешь — скорей там будешь, — кивнул на кювет.
Шофер последовал совету. Машина рванулась вперед, волоча за собой огромные клубы пыли.
— В случае чего развернемся, в них и нырнем, — пошутил Жуковец. — Как в облака! Вы поделитесь с ним опытом, командир.
Вскоре въехали в лесок. И когда сочли себя в безопасности — машина пылила уже по окраине аэродрома, [303] — услышали характерное завывание: два ФВ-190 пикировали на нас с большой высоты.
— Вот теперь и развернешься, — не без ехидства кивнул Жуковцу Прилуцкий. — Казенной частью кверху...
Зашлепали ладонями по крыше кабины, полуторка затормозила с заносом, шофер вылетел из кабины пулей. Мы высыпались из кузова, разбежались по сторонам, укрылись в кустах за валунами.
Захлопали зенитки, послышался свист бомб. Одна разорвалась метрах в двадцати от машины. «Фоккеры» развернулись, снизились до бреющего, прочесали дорогу из пушек и пулеметов.
Выждав немного, выбрались из кустов. Полуторка оказалась на ходу, только борта изрешечены осколками.
Да, ничего не скажешь, веселый аэродромчик...
* * *
Три ночи подряд грозовая обстановка в районе аэродрома и на маршруте не позволяла вылетать на минные постановки. Все это время посвятили подготовке к очередному заданию.
Вечером 24 июня получили последние указания. Крупные капли дождя барабанили по крыше домика, где собрался летный состав. Подъехала та же побитая осколками полуторка, экипажи отправились на аэродром.
Один за другим уходили в сумрачное небо тяжело нагруженные самолеты-миноносцы. Наша очередь. Сразу после взлета оказываемся в облаках. На траверзе Керченского пролива они становятся реже. Появляются звезды. Но впереди еще долгий полет над просторами Черного моря.