Человек начинает разговаривать сам с собой и, бывает, до того уверует, будто он не один, что больная душа принимает воображаемое за истинное.
Капитан Эш глумливо усмехался, провожая не одного лишь его. Альберто де Корон. Албертус ван Хоорн, Элберт Хорн, Бледный Вендиго… Нет!
Дыхание у фон Горна сбилось, кулаки сжались.
Бывало, люди стойкие, попадая в невыносимые обстоятельства, не погибают лишь потому, что у них оказывается сильна воля к жизни.
А вот он слаб, тут его враг прав.
Но именно существование этого врага, Капитана Эша, Длинного Ножа, Олегара де Монтиньи, и помогает ему выжить, ибо рождает тяжёлую, свинцовую ненависть.
Он выживет! Он обязательно выживет, хотя бы назло Капитану Эшу! И отомстит!
Месть — вот то, что удерживает его от покорности судьбе.
Сколько уж раз — каждый день, каждый час — приходит к нему искушение поддаться слабости, наплевать на всё, улечься и не вставать.
Как там сказал этот новый сочинитель трагедий — Шекспир, кажется? — «Умереть, уснуть и видеть сны, быть может?».
Ах, как порою хочется испытать верность этой строки!
Не терзать свою изнемогшую плоть, не заставлять её таскаться по чёртову острову, а покорно принять свой удел…
Вон как этот осьминог, выброшенный на берег, — лежит на песке и сохнет.
Высыхает, пока не станет твёрдым и ломким и его не смоет волна на корм обитателям океана. Из праха — в прах.
Утомившись, фон Горн вышел к наветренной стороне и присел на камень отдохнуть.
Волны набегали одна за другой, ворошили песок, с шелестом утягивая его и снова возвращая суше.
Подгоняемые ветром, океанские валы катились из волглой бесконечности. Так было всегда.
Как только Господь отделил воду от земли, так с тех пор и накатывает прибой.
Войны сменялись миром, рождались и уходили в небытие поколения, народы переселялись, а волны всё так же накатывались на этот пустой берег, безостановочно и безразлично. Империя…
Фон Горн усмехнулся. Какая глупая прихоть…
Всё сущее тщетно.
Даже будучи коронован, он выйдет на берег где-нибудь к югу от Чесапика, на один из плоских островков Внешних Отмелей, и что увидит?
Да то же самое, что и здесь, — размеренное биение волн, отмеряющих Вечность.
И что пред Вечностью императорский венец?
Никчёмная безделушка…
Разглядев в морском просторе корабль, Альберт даже не поверил сначала. Задохнувшись, он вскочил, давя рыдание.
Надо дать о себе знать! Но как?
Огонь давно потух, даже углей не осталось. Да и что тут разжигать?
Проковыляв на верх пологой скалы, фон Горн сорвал с головы рубашку и замахал ею, закрутил.
Попытавшись крикнуть, он издал лишь жалкий писк, переходящий в хрип. Неужели не заметят?!
Заметили! Они идут сюда! О, боже…
Приблизившийся корабль ещё раз окатил счастьем Альберта — он узнал в нём свой собственный флейт «Дельфин».
Флейт не стал подходить к самому берегу, а спустил шлюпку.
Матросы, гребущие в ней, казались фон Горну анге-лами-спасителями.
Вот только что лее так медленно они работают вёслами?
Когда нос шлюпки с шорохом налёг на песок, несколько человек спрыгнули в мелкую воду.
— Кто таков? — крикнул один из них.
— Не узнаёшь, Дирк? — криво усмехнулся Альберт.
— Не может быть! — охнул матрос, бледнея. — Вы?!
— Я, я… Привет, Симон. Привет, Виллем.
— Отец Альберт! — вскричали матросы.
— Вот и свиделись…
Чтобы постричься, побриться, переодеться, фон Горну хватило дня. Но чтобы отъесться за месяц, проведённый на Сундуке Мертвеца, недостало и недели.
Всё шло хорошо, просто замечательно — «подданные» искали своего «императора», и они его нашли.
Искали долго, прошли по следам «Феникса», по-расспрашивали своих, высадившихся на берег Гонава.
Флейт «Фортуна» нынче должен был ожидать их всё там же, в заливе Гонав, а пинас «Ла-Рош» отправился в Санто-Доминго.
В день восьмой после своего счастливого избавления Альберт взошёл на квартердек, к капитану Генриху Цимссену.
Походив, заложив руки за спину, фон Горн остановился у кормового фонаря.
— Чтобы поймать зверя, — медленно проговорил он, — нужно знать, где у него водопой или логово. Мне неведомо, что так притягивает Капитана Эша к северному побережью Эспаньолы, но он постоянно туда устремляется.
Когда я был в плену на его корабле, то видел даже то место, кое и сам капитан, и его ближайшие друзья разглядывали весьма пристально. Вздыхая при этом так, словно проплывали мимо родного дома!