— Зачем компанию портишь, дорогой? Еще немного посидим, побеседуем и сами разойдемся. Сорок лет только раз в жизни бывает, — сказал Гоча. — Что мы, не мужчины, да? Не можем отметить юбилей нашего дорогого друга, да? Садись лучше с нами. Для хорошего человека всегда место найдем.
— За Володины сорок, Михалыч! — Гена вновь протянул механику рюмку. — Круглая дата!
— Ладно, еще одну и закругляюсь, — не устоял перед искушением Лева. — Будь здрав, Семеныч!
Юленька подтолкнула меня, и словно невзначай поднялась. Я сразу же последовала ее примеру, от всей души радуясь возможности покинуть осоловелых самцов. Тем уже было глубоко наплевать на наши прелести, один только Гоча встрепенулся и посмотрел на нас хищным взглядом.
— Куда вы, красавицы? Мы ведь еще и не посидели как следует. Зачем именинника обижаете?
— Нам пора, — решительно объявила Юленька. — С утра на работу. Всего хорошего, дядя Володя!
— А? — Ардылов вскинул тяжелую голову, пытаясь понять, что происходит, и неразборчиво промычал: — Угргу.
— Все правильно, — поддержал нас механик. — Делу время, а потехе — час. О работе забывать нельзя.
— Я вас провожу, — Гоча попытался выбраться со своего места, но для этого сначала требовалось поднять Ардылова и Фомича, а они подниматься не желали.
Мы воспользовались заминкой и проворно покинули каюту. Следом сразу же вышел Лева. Чувствовалось, что он с удовольствием бы остался, но скоро должна была наступить его вахта, и рисковать ему не хотелось.
Не знаю, выбрался ли в конце концов Гоча, или же махнул на нас рукой, да и знать этого не хочу. Мы с Юленькой не шли, а буквально летели по лестницам и коридорам, и в мгновение ока добрались до своей каюты. Там мы быстренько переоделись, сходили в душ и, вернувшись свеженькими и чистенькими, посмеялись над нашими мужичками, а затем, наверстывая потерянное на празднике время, вовсю занялись любовью…
9. Капитан Жмыхов. Заботы и тревоги
Погода ухудшилась внезапно. Несмотря на весь свой современный спутниково-компьютерный арсенал, синоптики слишком поздно передали штормовое предупреждение. Времени дойти до какого-нибудь порта уже не оставалось, а становиться в такую погоду на внутренний рейд было куда опаснее, чем находится в море, и Жмыхов без особых колебаний решил продолжить плавание.
Справедливости ради следует сказать, что капитан был полностью уверен в своем судне. Обещанный восьмибалльный шторм «Некрасов» мог выдержать, да и не раз выдерживал, играючи. Ну, поблюют пассажиры, так что с того? Никто их в море на аркане не тянул. Сами добровольно выложили денежки, желая испытать все прелести морского круиза, вот теперь пусть и испытывают их вдоволь!
К пассажирам Жмыхов в глубине души относился неприязненно. Не мог им простить их нежданного богатства, возможности направо и налево швырять зелеными — того, что не мог позволить себе он, свыше тридцати лет проходивший в море, из них последние четырнадцать — капитаном нескольких лайнеров.
Жмыхов был настолько уверен в своем корабле, что даже не стал подниматься на мостик, а вместо этого Иван Тимофеевич спокойно отправился к себе в каюту немного отдохнуть. Жмыхов и сам не заметил, как задремал, полулежа на диванчике и не снимая формы. Снилась ему какая-то ахинея, винегрет из полуголых дикарей, почему-то заседающих в Думе, и зарубежных киноактрис, страстно желающих познакомиться с ним, Иваном Тимофеевичем Жмыховым.
А потом все пропало, и капитан вынырнул из забытия, твердо уверенный: что-то случилось!
И точно. Качка сменилась на килевую и усилилась. Значит и шторм стал сильнее и нагнал более высокую волну.
Жмыхов поднялся, шагнул к переговорному устройству, но его опередили. Голос старпома деловито спросил:
— Иван Тимофеевич?
— Слушаю. — Жмыхов привычно одернул китель и подтянул ослабленный галстук.
— Докладывает Нечаев. Шторм усилился до девяти — девяти с половиной баллов. Пришлось развернуться носом к волне. Только что получено сообщение синоптиков, что часа через полтора-два нас настигнет ураган. Предположительно — до двенадцати баллов.
— Уйти не успеем? — коротко спросил капитан, хотя ответ ему был известен заранее.
— Нет.
— Добро. Сейчас поднимусь на мостик. Ждите.
Жмыхов задержался лишь на несколько секунд, чтобы взять свою трубку, и быстро покинул каюту.
В рубке все хранили спокойствие, чего нельзя было сказать об окружавшей «Некрасова» стихии. И куда только подевалось радующая глаз безмятежность моря? Даже цвет его из голубого стал свинцово-серым. Высокие тяжелые валы грозно катились под мрачным небом, где куда-то сломя голову неслись облака. Вокруг, до уже неразличимого горизонта, виднелись лишь бесконечные волны. Ни берегов, ни силуэта другого корабля.
— Задраить наружные двери. Проверить, чтобы иллюминаторы в каютах были закрыты наглухо. Вечерний концерт отменить. Предупредить пассажиров, чтобы и носа не высовывали на верхнюю палубу. Вызвать сюда стармеха.
Жмыхов отдавал распоряжения короткими рублеными фразами и одновременно пытался раскурить трубку.
— Вызывали, Иван Тимофеич? — Маленький полный Бороздин, старший механик «Некрасова», вошел в рубку и с трудом удержал равновесие — нос лайнера зарылся в очередную волну.
Жмыхов внимательно посмотрел на стармеха. Он ходил с Бороздиным долго, почти как с Нечаевым, и доверял ему полностью.
— Ожидается ураган до двенадцати баллов, — сообщил Жмыхов. — Как машина, Иваныч? Выдержит?
— По идее — да, — несколько уклончиво ответил Бороздин, предварительно облегчив душу ругательством.
— Что значит — по идее? Ты мне прямо отвечай: да или нет? Не в бирюльки играем!
— Скорее, да. Все показатели в пределах нормы, — спокойно сказал Бороздин. — А так… Я еще вчера докладывал, что турбина мне внушает подозрение.
— Докладывал! — резко откликнулся капитан. — Надо было меры принимать, а не докладывать! Кто стармех? Я или ты?
— Я. Но на ходу много не сделаешь. Машину-то в море не остановишь. Да не кипятись ты, Тимофеич! Пока это только предчувствия, а им верить тоже нельзя.
— Вот сбудутся твои предчувствия, и запоем мы с тобой на два голоса. — Жмыхов, не верящий ни в черта, ни в Бога, привык доверять интуиции Бороздина.
— Не век же урагану длиться, — заметил стармех. — Ночь как-нибудь продержимся, а там и шторм поутихнет.
— Смотри, головой отвечаешь. Кровь из носу, но чтобы машина работала как часы.
— Сделаю, — кивнул Бороздин, и: не прощаясь, удалился в царство своих механизмов.
Шторм все усиливался. «Некрасова» уже болтало на волнах не хуже какого-нибудь СРТ. Пассажиры забились по каютам, но команда продолжала работать.
Ни о каком продвижении вперед не могло быть и речи. Жмыхов старался лишь удержать корабль на месте, поставив его носом к волне, да и какой смысл двигаться, когда путь лежит в другую сторону?
Наступила ночь, ранняя по случаю непогоды и непроницаемо-темная, хоть глаз выколи. Пришлось зажечь прожектора, но толку от них было мало: при такой болтанке их лучи то натыкались на безумствующую воду, то взмывали к низким небесам.
Оставалось ждать утра и надеяться, что корабль выдержит удар надвигающегося урагана. Если бы надежды моряков сбывались всегда…
10. Ярцев. Вахта на мостике
Народу на мостике было много. Помимо вахтенных, там находились кэп с чифом, Володька, боцман Фомич, Колька, по праву лучшего рулевого занявший место у штурвала, наш электромеханик Гришин — по сравнению с обычным безлюдьем толпа, да и только. Болтало порядочно, но все терпеливо стояли, словно ждали чего-то.
— Так… — Жмыхов вытащил изо рта давно погасшую трубку. — Свободным от вахты штурманам отдыхать. А то будете потом носом клевать!
Это в наш с Володькой адрес. Но разве отдохнешь, когда все раскачивается, как на качелях? Впрочем, делать на мостике нам сейчас действительно нечего, и потому мы молча направляемся к выходу. Сам Жмых, похоже, решил остаться на мостике, пока не утихнет ураган. Оно и понятно — капитан.