— Борис Степанович, — вздохнул Лудицкий. — Всем известно, что вы — превосходнейший банкир, но нельзя же быть таким односторонним.
— Можно и нужно. — Последний из собеседников, чуть постарше Флейшмана, был единственным, кто вместо костюма нарядился в широкие цветастые шорты до колен и легкую майку, под которой виднелась массивная золотая цепь с огромным, тоже золотым крестом. Фигуре парня позавидовал бы и иной атлет, а квадратное загорелое лицо лучилось непробиваемым самодовольством. — Кому и на кой хрен нужны все эти высокие материи? Что они, деньги помогут делать? Да ни в жисть! По мне — не умеет человек делать деньги, — вот и ударяется в философию. Благо, чтобы теорему какую изобрести или космический корабль построить, ума много не надо. Это любой дурак сможет. А вот тонну баксов заработать у них кишка тонка.
— Тут ты, Паша, слегка перегнул, — улыбнулся Флейшман. — Хотел бы я посмотреть, какой корабль ты бы построил. Для таких дел еще какой ум нужен, да хорошее образование впридачу. А из всех открытий ты способен только бутылки открывать.
— Ну и что? — ничуть не обиделся Паша. — Понадобится мне космический корабль — куплю десяток ваших умников со всеми потрохами за краюху хлеба. Они мне что угодно сделают.
— Положим, для этого твоих денег не хватит, — заметил Флейшман, неторопливо закуривая. — Как и моих. Разве что обчистить банк у уважаемого Бориса Степановича. Вот только стоит ли тратить такие деньги на всякие глупости?
Присутствующие слегка улыбнулись, точно услышали тонкую шутку, а Лудицкий, как истинный политик, тут же вставил:
— Вы тысячу раз правы, Юра. Хватит с нас и того, что государство уже выбросило в космос, начиная с Хрущева. А толку? Америку хоть в чем-то ненадолго обогнали? Так нам у нее еще учиться и учиться. Пора раз и навсегда признать, что сами мы ровным счетом ни на что не годны. Все лучшее всегда приходило к нам с Запада, а мы и тем, что пришло, так и не сумели толком воспользоваться. И все из-за той же загадочной славянской души.
— Далась вам эта загадочная душа, Петр Ильич! — Флейшман едва скрыл зевок. В отличие от двух других собеседников депутата, он любил иногда на досуге пофилософствовать, однако на этот раз его не устраивала выбранная тема. Но все же из вежливости он счел нужным поинтересоваться. — Так в чем вы видите загадку?
— В том, что ее нет. Все, что ни один нормальный западный человек не в силах понять, объясняется извечной русской ленью. Какой-нибудь Джон осознал, что он, извините за выражение, дерьмо, и сразу из кожи вон лезет, чтобы из этого дерьма выкарабкаться, а наш Иван вместо того, чтобы трудиться, как это делают в цивилизованном мире, продолжает лежать на печи да предаваться несбыточным грезам. — Лудицкий незаметно для себя увлекся и теперь говорил с жаром, словно выступал с трибуны перед многотысячной аудиторией. — Все русские сказки полны чудес типа золотых рыбок и волшебных щук, без проблем выполняющих все пожелания героя. Отсюда и вера в царя-батюшку, в генсека, в доморощенный социализм — во что угодно, лишь бы ничего не делать и ни о чем серьезном не думать. А чтобы как-то оправдать свою неспособность к делам, выдумали квасной патриотизм, долг перед государством, миф о собственной исключительности и прочую чепуху. Кто мне скажет, что смогла дать миру Россия? Да ровным счетом ничего!
— Вы не правы, Петр Ильич, — вставил Флейшман воспользовавшись паузой. — Хотя я, честно говоря, не патриот, но были на Руси и Менделеев, и Циолковский, и тот же Сикорский, наконец. Да и русская культура на Западе ценится весьма высоко.
— Исключения лишь подтверждают правило, — отмахнулся Лудицкий. — Нет, тысячу раз был прав Петр, взяв Запад как пример для подражания. Он первым сумел понять, что сами мы рожей не вышли, а раз так, то надобно поучиться у тех, кто поумнее.
— Положим, первыми это поняли еще те, кто пригласил Рюрика, — опять не сдержался Флейшман.
— В чем наша задача, господа? — продолжал между тем депутат. — Говоря «наша», я подразумеваю всех здесь сидящих — как людей состоятельных и уже в силу этого являющихся цветом нации, — так вот, задача заключается в том, чтобы раз и навсегда убедить наших Иванов в отсутствии у них превосходства, в их исконной неполноценности по сравнению с Джонами и Гансами, и в необходимости раз и навсегда отречься от прошлого с его бесконечными заблуждениями. Пора признать, что нечего в сотый раз изобретать велосипед. Все лучшее давным-давно изобретено. Без Запада мы — ничто. Чтобы стать кем-нибудь, нам надо тщательно скопировать все существующие там институты: демократию, систему ценностей, налоговую инспекцию, наконец.
При последних словах собеседники Лудицкого многозначительно переглянулись.
— … Надо слушать, что говорят нам правительства развитых стран, и только при этих условиях наша родина станет государством, с чьим мнением будет считаться весь мир…
— Прошу прощения, Петр Ильич, — прервал разглагольствующего депутата появившийся в салоне Кабанов, хорошо сложенный, хотя и не блещущий мужской красотой начальник охраны Лудицкого. — Вас вызывают к телефону. По-моему, спикер. С ним сейчас говорит Дмитрий.
— Извините, господа. — Лудицкий гордо обвел взглядом собравшихся за столом и поднялся, всем своим видом демонстрируя собственную значимость. — Даже в отпуске не дают покоя.
— Знаем мы его дела! — усмехнулся Флейшман, едва депутат вышел из салона. — Наверное, спикер хочет спросить, какая на Балтике погода, и не докучает ли морская болезнь. Развел здесь бодягу, словно мы только и мечтаем, чтобы государство обложило нас дополнительными налогами на содержание таких бездельников!
— Да, умничает Петр Ильич много, — осторожно согласился Грумов. Как человек далеко не первой молодости, он по привычке предпочитал в компаниях не очень критиковать представителей власти, хотя на свои деньги легко мог скупить добрую половину Думы.
— А ты тоже хорош! — повернулся к Флейшману Пашка Форинов. — Сидишь с умным видом и замечания вставляешь!
— Так скучно же, Паша! Мужик ты неплохой, но кроме денег да баб говорить с тобой совершенно не о чем. Надо же кому-то разговор поддержать. Вдруг и Лудицкий понадобится?
— На хрен он нам сдался? — сказано было, разумеется, покрепче. — Тоже мне, фигура!
— Не скажите, молодой человек, — возразил на правах старшего и самого богатого Грумов. — Контакт с власть предержащими еще никогда и никому не мешал. Какая бы власть ни была, одним она обязательно вставит палки в колеса, на других будет равнодушно смотреть сквозь пальцы, а третьих возвеличит и создаст им все условия.
— Далось мне это величие! — Форинов налил рюмку коньяка и выплеснул ее содержимое себе в рот. — Лишь бы в мои дела не вмешивались, остальное я и сам зубами вырву.
— Да, зубки у тебя что надо! — чуть заметно усмехнулся Флейшман. — Такими впору железо грызть!
Пашка воспринял сказанное как комплимент, потому что немедленно расплылся в самодовольной улыбке и продемонстрировал и в самом деле великолепные зубы. Впрочем, его внимание тут же переключилось на вошедшую в салон стройную молодую брюнетку в брючном костюме. В глазах Пашки замелькали плотоядные огоньки, как у кота, узревшего перед собой мышь.
— О! Никак сама Мэри! А фигурка у нее и в самом деле что надо! Такую и трахнуть не грех! Поставить ее рачком, а еще лучше — посадить сверху, чтобы сиськи мотались… А что это за мужик рядом с ней? — Форинов кивнул на неулыбчивого лысеющего мужчину, в самой вольготной позе расположившегося за столиком рядом со знаменитой эстрадной звездой.
— Шендерович. — Флейшман, похоже, знал чуть ли не всех более или менее значительных лиц, и сейчас издали раскланялся с Мэри и ее спутником. — Продюсер ее и Миши Борина. Говорят, на их раскрутку он истратил целое состояние, зато теперь нажил целых два.
— Знаешь, я тоже не прочь раскрутить такую, — признался Пашка. — Интересно, он ее трахает?
— Понятия не имею. Спроси его сам. Или ее, — равнодушно отозвался Флейшман, вытряхивая из пачки сигарету.
Салон между тем потихоньку наполнялся туристами. Здесь собирались люди состоятельные — те, кого Лудицкий назвал цветом нации: бизнесмены среднего и высшего уровня, всевозможные руководители, несколько политиков, их жены и любовницы… Оно и понятно: где же простому работяге взять денег на круиз? Зарплаты невелики, да и те по полгода не платят. Тут уж, как говорится, не до жиру…