Выбрать главу

Сентябрьская воробьиная ночь. На горизонте вспыхивали зарницы.

В вагоне мерцала свеча. Лазо, взглянув на карту, тихо сказал:

— На станции Невер высадимся.

— И куда поедем? — спросил низким баском Фрол Балябин.

— В тайгу.

— А по-моему, в Якутск, — вмешался Богомягков.

— Это почему? — удивился Лазо.

— Яковлев, прощаясь с нами, наказывал высадиться в Рухлове и двинуться к Якутску.

Лазо снова наклонился над картой и сердито спросил:

— Когда Яковлев об этом говорил?

— На станции Ерофей Павлович и просил тебе передать.

— Дозволь мне слово, Сергей Георгич, — попросил Безуглов и, не дожидаясь разрешения, продолжал: — До Якутска отсюда по прямой не меньше как полторы тыщи верст. Может, и не дойдем.

— Что же ты предлагаешь, Степан Агафонович?

— Забраться в тайгу. Я буду делать вылазки и узнавать, что слыхать на божьем свете, а тогда уж ты, как главком, принимай решение.

— Согласен с Безугловым, — решительно сказал Лазо.

— А я нет, — возразил Балябин. — Я против Якутска и против тайги. Лучше всего перебраться на правый берег Амура, в Маньчжурию, а оттуда в Забайкалье. В своем краю укроемся, там и развернем подпольную и партизанскую работу.

Это явилось настолько неожиданным для Лазо, что он решил без промедления опросить каждого. Братья Балябины, Гоша Богомягков и Кириллов настаивали на уходе в Забайкалье через Маньчжурию, остальные поддержали Лазо.

Паровоз затормозил, раздался лязг буферов.

— Вот и все! — произнес Лазо.

Через несколько минут в вагон вошел Агеев.

— Нагнали народный комиссариат? — спросил Лазо.

— Никак нет. Но путь до Алексеевска открыт, японцев нигде нет.

— Здесь мы с тобой попрощаемся, Степан Степанович.

Агеев вздрогнул. О нем говорили как о тяжелом человеке, по-видимому, от неумения завязать с ним дружбу, а на деле он был простой и отзывчивый. Агеев любил Забайкалье, этот суровый и красивый край, с его сопками и падями, безбрежными степями и быстрыми реками. Любой малоприветливый поселок казался ему уютным.

«Видно, чудит главком, — подумал он, — до Алексеевска можно проехать, а он вздумал прощаться».

— Сейчас мы выгрузим из теплушек лошадей, обе повозки и наши припасы, — продолжал Лазо. — В Невере от нас не должно и следа остаться. А ты, Агеев, возвращайся назад, но только разбросай по станциям штабные вагоны, а мой загони куда-нибудь, но так, чтобы ни один дьявол его не нашел.

В кромешной тьме свели по сходням коней на землю, запрягли их в повозки, погрузили муку, крупу, жиры, легкий пулемет, винтовки и патроны.

— Трогай, Степан! — произнес Лазо, садясь на своего жеребца. Подъехав к братьям Балябиным, он протянул им руку. — Прощайте!

— Прощай, Сергей Георгиевич, — ответили ему даурцы. — Не поминай нас лихом…

На востоке засветлело, но на станции еще было темно, и Лазо заторопился покинуть разъезд. Пришпорив жеребца, он подъехал к паровозу.

— Теперь тебе все понятно, Степан Степанович? Как видишь, не мой каприз, а так надо. Прощай! Никогда казаки не забудут тебя, героя Мациевской.

Агеев молча покачал головой.

В предрассветной дымке скрылись в сторону Якутского тракта две повозки и несколько всадников. К Амуру ускакали четверо даурцев. Долго еще цокали копыта. Потом паровоз тихо прогудел, дав прощальный сигнал о том, что он отошел на запад. И снова станция Невер, затерянная меж сопок, покрытых голубыми даурскими лиственницами, погрузилась в тишину.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

По высокой, в человеческий рост, траве ехали даурцы — Балябин с товарищами. Здесь не мудрено было встретиться с медведем-увальнем или рысью.

— Жаль, что расстались с Сергеем, — с досадой сказал Фрол Балябин, покачиваясь в седле, — хороший человек, умный, все хорошее взял у природы и жизни.

— Упрям больно, — добавил Георгий Балябин.

— Даже чересчур, но и мы не более податливы. Заупрямились, что для партизанских действий нет лучшего края, чем Даурия, и баста.

— Ты первый предложил, — заметил Богомягков.

Фрол ничего не ответил. Ценя в Лазо принципиальное отношение к людям и к их поступкам, он ошибочно называл это упрямством, и эту черту характера приписывал и себе. Балябин был, бесспорно, честный и смелый солдат революции, но он не умел обобщать большие события и делать правильные выводы. Вместо того чтобы повернуть в Октябрьские дни Аргунский полк с германского фронта на Петроград и отдать себя в распоряжение большевистских Советов, Балябин предпочел вернуться в Забайкалье. Лазо в те же дни не распустил свою роту, а привел ее к присяге Красноярскому Совету. Балябин показал себя на Даурском фронте хорошим командиром полка, но командовать несколькими полками ему было не под силу. Лазо же, подобно опытному шахматисту, передвигающему фигуры на доске в предвидении выигрыша, умел на широком фронте командовать многими частями, находя правильное решение в выборе направления главного удара. И сейчас уход Лазо в тайгу был продиктован необходимостью замести следы перед сильным противником, но Балябину казалось, что без него и таких, как Богомягков и Кириллов, трудовое казачество не сумеет объединиться в партизанские отряды. «Куй железо, пока горячо», — думал он, и его желание прорваться в Даурию росло.