Выбрать главу

— Бога ради, скажи, где соколик мой?

От волнения она засуетилась, поднесла Степану табуретку и сама уселась.

— Я материнское сердце обманывать не стану, скажу, что знаю.

— Говори, говори, — торопила Марфа Лукьяновна.

— Вот и скажу, — заволновался сам Безуглов, глядя на ее просящие глаза. — Служил он в Аргунском полку, а потом его по грамотности, значит…

— Ванюша училище закончил, — вскинув голову, гордо сказала Марфа Лукьяновна.

— Вот и я говорю, что он по учености своей был переведен в штаб. В последний раз я его видел на разъезде Невер. Осенью это дело было. С Невера он и подался в партизаны.

— Батюшки! — всплеснула руками Марфа Лукьяновна и трижды перекрестилась. — Теперь ему, родненькому, никогда до матери не добраться.

— Почто убиваться, Марфа Лукьяновна? Разве я не такой, как твой Ванюша? Соскоблю бороду и обратно же молодым стану.

— А Ванюша разве с бородой?

— Не знаю, может, твой сынок бреется, но только верно говорю, что он в партизанах. Может, его в моей станице моя Маша допытывает, как ты меня, и слезы льет. Придет время — мы свое возьмем.

Так просто и душевно говорил Безуглов, что Марфа Лукьяновна прониклась к нему доверием, а может быть, и жалостью и предложила ему краюху хлеба.

— Спасибо тебе за хлеб, спасибо, что Кеше помогла, он ведь тоже мой казак, а теперь помоги и мне.

— На склад, что ли, устроить?

— Не надо.

— Одежку сшить?

— Это второе дело, а первое — схорони меня и моего товарища.

— Это кого же?

— В тайге меня дожидается, поясницу у него ломит, умаялся сильно. Устрой ты нас недельки на две, да так, чтобы никто не знал, даже Кеша.

Марфа Лукьяновна боязливо посмотрела на Безуглова.

— Ты меня под виселицу не подведешь?

— Почто так говоришь? Нешто я похож на душегуба?

— Кто же твой товарищ?

— Такой же, как и я. Я, к примеру, Кешин командир, а тот, что в тайге дожидается, — мой, только и всего. Через две недели мы обратно в тайгу пойдем.

Марфа Лукьяновна задумалась.

— Устроишь? — нетерпеливо спросил Безуглов.

Марфа Лукьяновна молчала. В душе она давно решила приютить этого бородатого казака и даже его товарища, но выжидала чего-то, хотела, по-видимому, посоветоваться с мужем, а он раньше шести вечера не придет. Безуглов же, потеряв надежду на помощь, встал, поклонился и сказал:

— Если моя Маша тоже только про себя заботится, то я ей этого не прощу.

— Постой-ка, не спеши! Вот думаю, куда тебя укрыть, чтобы поспокойнее было. Хочешь, отведу к родной сестре Пелагее… Живет она далече, верст пять от меня, там у нее тихо, она одна.

— Не выдаст?

— Постыдись!

— Извини, Марфа Лукьяновна, я ведь по простоте своей спросил. Когда сведешь?

— Как смеркнется… А сейчас посиди в горнице.

Безуглов встал и направился в горницу. У дверей он остановился и сказал:

— Еще об одном прошу: вернется Кеша, скажи, дескать, ушел Степан Агафоныч обратно в тайгу.

— Ладно, скажу.

5

Агеев, дав прощальный гудок, покинул Невер с чувством невыразимой горечи.

Куда он ехал?

Еще не так давно к нему ночью постучались, вошел незнакомый казак и сказал, что главком приказал прибыть на стареньком паровозе. Казак мял кубанку, торопил его, Агеева. И Агеев поехал… Какое солнечное утро было в Шарасуне, когда он вошел в вагон к Лазо! Командующий улыбнулся и спросил: «Прыгать с паровоза умеешь?» И что же, пришлось прыгать!

Агеев тяжело вздохнул. Он вспомнил слова Лазо на прощанье: «Казаки не забудут тебя, героя Мациевской».

«Куда я еду? — думал он, приближаясь с каждой верстой к врагу. — В Читу не вернуться, ведь когда ехали сюда, Машков путь взрывал». И вспомнил наказ Лазо: «Разбросай вагоны, загони их в тупики».

Светало. Ветер бил в окошечко, белый дым паровоза отлетал в тайгу. Цепляясь, он стелился по кусточкам. Пахло сыростью и землей.

Навстречу Агееву попадались отдельные конники. Лошади, храпя под ними, утомленно бежали. Куда держали конники путь?

Тихо, словно перед грозой. А впереди — за поворотами, уклонами и подъемами — беляки и чехословацкие мятежники, семеновцы.

— Господи, — закричал Агеев, и ветер отнес его слова в тайгу, — откуда налетела эта саранча? Кто ее уничтожит, если Лазо укрылся в тайге? — И твердо решил: разбросать на станциях вагоны, а со штабным прибыть в Рухлово, загнать его в тупик и остаться работать на станции.

Так и сделал. Поселился Агеев у одной вдовы, у нее же столовался, спал на кухне, а жене дал знать, чтобы не беспокоилась. Сердце болело, глядя на бесчинства семеновцев, кулаки сжимались от злобы. Не было дня, чтобы в Рухлово не пригнали партию арестованных. Их отправляли в Алексеевск либо в Читу, а оттуда в Макавеево, в семеновский застенок, откуда никто не выходил. В народе передавали страшные рассказы о зверских истязаниях коммунистов.