Выбрать главу

Невысокого роста, с ясными, чуть припухшими глазами, Пелагея Лукьяновна жила в своем домишке на отшибе, сторонилась людей и сама на себя работала.

У нее и поселила Марфа казака со своим дружком.

Днем Лазо со Степаном бродили по тайге, а ночью, приблизившись к дому Пелагеи, долго озирались. Первым в дом входил Степан, а через несколько минут в морозном воздухе проплывал тоненький, как звук металлической струны, свист — по этому сигналу входил и Лазо.

Пелагея Лукьяновна ни о чем их не расспрашивала, и Лазо это нравилось. На столе их дожидался чугунок с горячим картофелем и две кружки чая. Еще в первый день Безуглов сговорился с Пелагеей: «Когда ночью будем возвращаться из тайги, приготовь нам чего-нибудь, а мы тебя в будущем году отблагодарим по-царски». Лазо и Степан ели, не зажигая огня, стелили на полу свои тулупы и засыпали до рассвета. А чуть свет — уходили обратно в тайгу.

Безуглов ходил в разведку один, и все безуспешно. Чтобы замести следы, он договорился с Пелагеей Лукьяновной — если про него спросит Марфа, то сказать: «Ушел в тайгу и не вернулся». Лазо занимала лишь одна мысль: как уехать из Рухлова в большой город. Ему хотелось вернуться в Читу либо в Иркутск и там связаться с подпольным комитетом партии. Но для этого нужно было раздобыть подложный паспорт, сбрить бороду, усы и рискнуть пробраться в железнодорожный вагон. Труднее всего было заполучить паспорт, помочь мог только близкий человек, имевший доступ в полицию.

Возвращаясь как-то темным вечером из тайги, Лазо и Безуглов услышали шаги и притаились за лабазом, стоявшим близ поселкового базара. Мимо прошли мужчина с женщиной. Мужчина, как показалось Лазо, заметил их, но не подал виду и зашагал быстрей, увлекая за собой спутницу.

Над станцией, где небо было землисто-черным, поднимался двурогий молодой месяц.

Дома Лазо был в этот вечер молчалив. Молчал и Степан. Укладываясь спать, он не выдержал и сказал:

— Когда прятались за лабазом и прошли те двое, хотел крикнуть: «Олюшка!»

В тишине раздался тяжелый вздох Лазо:

— Видно, погибла Олюшка…

— Рано убиваешься, Сергей Георгич, может, она таится, как мы.

— Ты так думаешь?

— Беспременно.

Лазо приятно было слушать Степана, он даже попытался уверить себя, что повстречавшаяся им женщина в белом полушалке была такого же роста, как Ольга, и он спокойно заснул, подложив руку под щеку.

Ольга приехала в Рухлово в сумерках. Падал мягкий снежок, застилая крыши домов, дорогу, заборы. На телеграфных проводах сидели, нахохлившись, галки. Прохожих на улице было мало. Ольга остановила пожилую женщину, вышедшую со двора с пустым ведром на улицу, и спросила, где живет вдова Никитина. Женщина подумала и ответила:

— Сама не найдешь, я тебя маленечко провожу.

Они прошли шагов двести, и женщина показала на старую, покосившуюся хибарку.

— Вот тут, — и ушла, бренча дужкой ведра.

Агеев оказался дома. Он спал, и Никитина, худая и сутулая женщина, не хотела его будить. «Двое суток не спал, — оправдывалась она, — придешь в другой раз». Под конец Ольга ее уломала. Никитина отдернула ситцевую занавеску, за которой спал Агеев, и тихо позвала:

— Степан Степанович!

Агеев спросонья промычал:

— Неужто на дежурство?..

— Вас какая-то барышня спрашивает.

С Агеева сон будто рукой сняло. Он вскочил и, приглаживая растрепавшиеся волосы, вышел из-за занавески с припухшими веками и сразу узнал при свете лампы Ольгу Андреевну.

— Во сне я вас вижу или наяву? — спросил он, придя в себя. — Ущипните, бога ради.

— Это я, Агеюшка!

Ольга Андреевна назвала его так потому, что знала только фамилию, но не знала имени, а хотелось сказать этому преданному человеку ласковое. Агеев, не обратив внимания на необычное обращение, несказанно обрадовался тому, что жене Лазо удалось вырваться из рук японцев и семеновцев.

— Убежали?

— Отпустили.

— А где он?

Ольга Андреевна поняла, о ком спросил Агеев, но сделала вид, что не расслышала, и, поглядывая на Никитину, сказала:

— Хотела посоветоваться с вами.

— Присядьте, Ольга Андреевна, — предложил Агеев и, пододвинув ей стул, уселся сам. Повернувшись к Никитиной, он застенчиво спросил:

— Нельзя ли, Екатерина Ниловна, чайку согреть, напоить жену моего товарища, да и сам я не прочь.