— Кое-что вы знаете, но именно кое-что. Американская и английская разведки работают лучше японской. Французы — просто шляпы, у них только хорошее вино и замечательные духи. У американцев размах, англичане им не уступают, но живут они как два кота.
— Вы меня заинтересовали. Мы ведь с вами условились работать сообща.
— Я ведь вам сказал, — невозмутимо ответил Корнеев.
— Не хотите говорить? Пожалеете.
— Угрожаете?
— Зачем? Я тоже буду молчать.
— Вы несносны, чуть что — обида. Нельзя же так ребячествовать.
— А вы скрытны и обманываете меня. Сегодня вечером я буду знать одну сногсшибательную новость, но заранее предупреждаю: можете просить, умолять, — я буду нем как рыба.
— Какой вы странный, я ведь не отказываю вам в информации.
— Тогда скажите прямо: с какой миссией едет сюда генерал Рождественский?
— Поднять всю контрразведку на ноги.
— Опять искать большевиков?
— Это старо.
— Зачем же?
— Выловить Лазо, — промолвил Корнеев. — Все восстания в селах связаны с его именем. Он неуловим: сегодня он во Владивостоке, завтра в Чите, к его услугам поезда, паровозы, аэропланы, автомобили. Говорят, что он готовит в городе адский взрыв — Владивосток должен взлететь на воздух.
Маленький капитан, по фамилии Лимонов, делал вид, что слушает рассеянно.
— Вы знаете, — прервал он Корнеева, — по совести скажу, не верю этим сказкам. Неужели один человек способен в течение дня быть одновременно в пяти местах, отстоящих друг от друга на сотни верст? Преувеличено!
— Своими глазами читал сводки, повсюду фигурирует одно имя…
Мимо прошел железнодорожник. Корнеев не договорил. Лимонов что-то напряженно обдумывал и вдруг, словно очнувшись от раздумья, обратился к своему собеседнику:
— У меня к вам деловое предложение, капитан. Давайте ежедневно встречать читинский поезд и придираться к каждому подозрительному пассажиру. Выловим Лазо и спрячем, а потом начнем торговаться: вы с американцами, я — с японцами. Кто больше даст — тому его и выдадим. А что заработаем — пополам. По рукам?
— По рукам! — согласился Корнеев, посмотрев на Лимонова с опаской — хоть и недалекий человек, а все-таки как бы не надул.
Поезд медленно подошел к перрону. Из вагонов вышли первые пассажиры. Радостные возгласы, объятия, поцелуи. Носильщики сновали в толпе, ловко пролезали в вагоны и выходили с чемоданами.
Лазо покинул купе вместе с генералом.
— Признайтесь, Николай Николаевич, что в последней партии ваша позиция была шаткой.
— Не могу, батенька, у меня была проходная пешка.
— Сейчас поздно доказывать, но я сделал бы мат вашему королю раньше, чем пешка продвинулась бы вперед.
Так они спорили, идя по коридору, потом вышли из вагона и столкнулись на перроне с капитанами.
— Машина на площади, ваше превосходительство! — доложил Корнеев, лихо козырнув.
Генерал замотал головой и, протянув руку Лазо, произнес:
— Adieu, mon ami[12], Анатолий Анатольевич!
— Adieu, Николай Николаевич, merci pour le plaisir que vous m’avez procuré![13]
Корнеев и Лимонов в свою очередь откозыряли Лазо и, подхватив генеральские чемоданы, устремились к специальному выходу.
Лазо последовал за ними и, обогнав их, вышел на привокзальную площадь.
Над домами поднимались белые струйки дыма. Городской шум доносился до вокзала. По площади прошла рота молодых офицеров с пением:
На углу Лазо подождал Ольгу, и они пошли рядом по Алеутской улице.
С Алеутской Лазо с женой свернули на Светланскую. Главная улица, тянувшаяся от Семеновского базара, расположенного на берегу Амурского залива, вдоль бухты Золотой Рог, упиралась в Гнилой Угол, а дальше шел земельный участок морского ведомства. На самой Светланке возвышались дома торговых фирм «Кунст и Альберс» и Чурина с К°. На некоторых улицах маршировали низкорослые японские солдаты, одетые в теплые шинели и меховые шапки.
Лазо и Ольга Андреевна долго шли по улицам большого незнакомого города.
Куда они шли? Ни одной явки, ни одного адреса. Вокруг тысячи враждебных глаз. Неуместный вопрос, чересчур смелый взгляд — и глаза контрразведчиков выследят жертву, пока она не попадет в их руки, как муха в паутину.
Чистильщик обуви рассказал им, как дойти до Рабочей слободки. Они обогнули Успенский собор, поднялись на Ботаническую и приблизились к улице Грибоедова. Отсюда уже была видна Голубиная падь, окаймленная сопками с трех сторон. На склонах сопок лепились дома с маленькими оконцами, за окнами, на ступеньках лесенок, — горшки с геранью и молодые фикусы. На самом дне пади большой, из красного кирпича, пивной завод «Ливония». Из трубы вылетал, стелясь туманом в морозном воздухе, густой, черный дым. На одном из склонов возвышалось четырехугольное деревянное строение с башенкой для флюгера. Здесь находилась воинская голубиная станция.