— Не вмер Данило, так болячка задавила, — вставил Шевченко.
Машков рассмеялся и продолжал:
— «Раз такое дело, говорю, продайте и нам». — «За наличные». — «Пожалуйста! За каждого пленного американца платите нам наличными, а мы эти же деньги вернем вам за оружие». Покрутил американец носом и сказал: «На все согласен, но только не на оружие». Черт с вами, думаю, мы и так все оружие у пленных отобрали.
На другой день в Веприно прибыли четыре груженые подводы с консервами, медикаментами и мукой. Пленные были возвращены командиру американской роты.
Прощаясь, американец пожал руку Машкову и сказал:
— Ол райт!
— Езжай скорей до дому, — ответил комиссар, — потому в другой раз как сами попадете, господин переводчик, не обменяю, а разменяю, — и процедил сквозь зубы слюну.
Николай Онуфриевич передал Ольге Андреевне письмо Лазо. Она жадно прочитала и убедилась, что даже на расстоянии от нее Сергей в курсе всех дел. В письме он рекомендовал ей покинуть Русский остров и переехать в деревню учительницей. Предстояло выбрать спокойный и тихий угол невдалеке от какого-нибудь партизанского отряда.
— Что вы задумали? — спросила Пригожина, узнав о сборах Ольги.
— Мне здесь прожить очень трудно, а в деревне я буду учительствовать, да и девушку, которая присматривала бы за Адочкой, можно подыскать.
— Толя деньги шлет?
— Он сам едва сводит концы с концами.
— Езжайте, но если у вас ничего не выйдет, возвращайтесь ко мне.
Они трогательно обнялись и простились.
По рекомендации подпольного комитета партии Ольга Андреевна поехала в Гордеевку, а рядом с этой деревней, в Серебряной, находился штаб Глазкова. Перед отъездом Николай Онуфриевич сказал ей:
— Обязательно устройтесь учительницей и завоюйте популярность среди крестьян, а подпольный комитет поручает вам быть связной между комитетом и штабом отряда.
От станции железной дороги до Гордеевки пришлось ехать на попутной подводе. Хозяин лошадей, согласившийся довезти «женщину с дитем», пожалел ее и не взял с нее ни копейки, несмотря на дальнюю, в сорок верст, дорогу.
— И чего тебе надобно в Гордеевке? — пожал плечами крестьянин, обернувшись к Ольге.
— Учительницей туда еду.
— Даром едешь. Людей-то в деревне нет. Каратели одних стариков помиловали, а молодых всех расстреляли.
— Кто же это сделал?
— Кто? Белые атаманы.
— Дети-то остались в живых?
— Убегли в лес.
— Кто же в деревне?
— То-то и дело, что никого.
— Много дворов в Гордеевке?
— Тридцать.
Невеселые мысли охватили Ольгу, но выхода не было — в деревне можно было скрыться, переждать суровое время.
— До Серебряной далеко? — спросила она.
— От Гордеевки верст двадцать.
— А там жители есть?
— Серебряная лесом закрыта, а дорогу партизаны оседлали. Сунулись туда атаманы, но не вышло у них.
Под вечер Ольга Андреевна подъехала к Гордеевке. На улице было пустынно, ни живой души, казалось, что вся деревня вымерла.
— Теперь веришь? — спросил крестьянин, глядя на озабоченную Ольгу.
Она могла поехать в Серебряную, но не хотела выдать себя, а жизнь в Гордеевке без хлеба и молока обрекала ее и ребенка на голодную смерть. Что делать? Она осторожно сползла с подводы, не выпуская девочки из рук, положила ее на траву, потом сняла узел, села на него и, пригорюнившись, стала кормить ребенка грудью.
При виде этой картины крестьянин сжалился:
— Ты не печалься! Я сейчас распрягу лошадей, пойду в лес и скажу бабам, чтобы вернулись… Думают, что я атамана привез, вот и убегли.
Только к ночи показались три женщины с детьми, потом еще две, за ними пришли и остальные. Они окружили Ольгу, сочувственно глядя на нее и спящую малютку.
— Пойдем ко мне, — предложила одна из женщин со слезами на глазах, — сына расстреляли, мужа повесили… Будем жить вместе.
— Может, мне в школе поселиться, чтобы никого не стеснять?
— В школе все стекла побиты, грязь.
Ольга Андреевна поднялась, а женщина, взвалив узел на свои плечи, повела ее в дом.
— Вот тебе кровать, милая, ты на ней спи, а девочку рядом положи. Зовут меня Меланья Сидоровна, а по фамилии Сухорукова. Только поскорее разберись, а то, как свечереет, будем сидеть в потемках, керосина ни у кого нет.