— Вы видели в приемной высокого человека?
— Да!
— Фамилия его Румянцев. Для этого детины нужно достать офицерскую форму, а документами мы его сами снабдим.
— Куда принести одежду?
— Сюда, отдадите барышне Анюте.
— Еще какие вопросы? — спросил Судейкин.
— Солдатский комитет создан? — поинтересовался Ягодкин.
— Да!
— Сколько офицеров вошло в него?
— Трое.
— Вполне достаточно. Проверенные люди?
— Все сочувствуют большевикам.
— Больше вопросов у меня нет, жду вас во вторник.
Штабс-капитан протянул руку и попрощался. Проходя через приемную, он украдкой взглянул на Румянцева, чтобы представить себе его рост.
Анюта вызвала посетителя в мундире инспектора училищ.
— Мне рекомендовала вас баронесса фон Штерн.
И снова беседа на тему о подготовке шрифта к изданию нелегальной газеты «Коммунист», о бумаге, об «американке», на которой будет печататься газета.
Закончив прием посетителей, Владимир Николаевич попрощался с Анютой и направился на Китайскую улицу к Нине Пригожиной, чтобы переодеться грузчиком и уйти в свою каморку.
В эти дни Лазо записал в свою записную книжечку, которую хранил у Пригожиной:
«Сейчас самое напряженное время подготовки восстания, когда приходится работать круглые сутки, вырывая случайные свободные часы для сна. И все же не чувствуется усталость. Работа захватывает, иногда даже неудобно отдохнуть, когда знаешь, что еще кое-что нужно сделать, к кому-то надо сходить. Товарищи по квартире, у которых мы работаем, удивляются такой работоспособности и не раз говорили об этом. Они привыкли в определенные часы ложиться и вставать, они привыкли к определенным часам работы, они никогда не испытывали, наверное, того подъема сил, который дает работа, и с этой точкой зрения подходят ко мне. Не раз днем, не раз поздней ночью я садился в стороне, чтобы уйти в себя и обмозговать, осмыслить ход той работы, которая лежала на руках, всевозможные повороты, зигзаги и толчки, которые могут встретиться на пути. Я не знаю, как лучше передать ощущение этих минут. Я бы сказал, где найден закон, который говорит, что человек должен спать восемь часов, который отрицает возможность сделать завтра в два раза больше, чем было сделано вчера. Но есть другой закон, много раз подтвержденный жизнью, о том, что в работе и в борьбе крепнет и растет человек…»
Меркулов передал Лазо письмо. Оно было старательно написано карандашом на плотной бумаге:
«Главкому от командира Сергеевского отряда.
По твоему приказу, Сергей Георгич, мы открыли партизанские действия против врага, о чем и доношу. Подрывники взорвали депо с паровозом, взято в плен 12 казаков (11 пеших и 1 конный) с винтовками, взят обоз Иманской сотни — 6 подвод с лошадьми, убит командир сотни и поселковый атаман. В деревне Матвеевке противник нас обогнал. Здесь у нас была перестрелка около часа. Численность противника была до 300 человек.
Я с партизанами отошел на край деревни и с полудня до вечера был в деревне. Противником деревня была взята, и находился он в ней до середины дня. Здесь я имел с ним перепалку. В Ракитнинской волости несколько раз сталкивался с противником. Сделал засаду с 7 бойцами в деревне Боголюбовке. Нами убито 3 и 8 ранено из казачьей сотни. В числе убитых командир сотни сотник Добровольский. В деревне Орехово я наскочил на засаду противника. Ехавшие в дозоре Полтинин и Ещенко убиты. Белые подпустили их вплотную. Полтинин выхватил наган и сделал два выстрела в офицера. Бандиты дали залп из засады и убили моих бойцов. Своей смертью Ещенко и Полтинин спасли отряд. В тумане, который был в то утро, мы также наскочили бы на них. Вчера я прибыл из Успенки. Занята она была мною, как только вышли японцы. Намерен скоро выйти на дорогу с отрядом Глазкова, с которым уже условился. Сделаем набег. В деревне Степановке мною раскрыто гнездо шпионажа. Шпионы расстреляны. Посылай все имеющиеся у тебя новости.
Теперь хочу добавить от себя, Сергей Георгич. Был тут слушок, что ты дюже больной на ноги и ходишь, как дите. Был бы тут Дарасунский колодец — мигом бы выздоровел. Всем ребятам дал наказ искать тут такую воду, что поднимает человека на ноги. Как найдем — вышлем тебе цельный бачок. Еще хочу доложить, что 22 партизана подали в партию и мы их приняли. Ждем твоего сигнала, чтобы двинуться через Сучан на Владивосток и закончить на окияне наш поход. Сказывают, что от Колчака один кол остался. Вот оно и подходит, наше время.
А еще хочу доложить, что в Хмельницкой я дознался про геройскую смерть Миши Попова. Заехал он с Байбородовым в деревню, а беляки с японцами открыли огонь. Байбородова убили, а Мишу поймали и пытали, как у дьявола в аду. Сказывали местные бабы, что он не убивался, не плакал, не просил пощады, а молчал, будто заковали ему губы. Как вспомню про Мишу, так мороз по коже пробирает. Много горевал ты, Сергей Георгич, когда убили Бориса Павловича, когда закапывали Игнашина. И теперь тебе обратно горевать.