Лимонов подобострастно принял конверт и положил в карман.
— Пишите расписку, — предложил Моррисон.
Получив расписку, он бережно спрятал ее в бумажник и сказал:
— Я знаю, что вы поклонялись двум богам: мне и японскому полковнику Катамуро. Корнеев погиб по своей глупости, но вам, я надеюсь, удастся убрать опасного большевика Лазо. Искать меня вам не нужно, когда надо будет — вас разыщут и передадут мое письмо.
— Все понятно, господин Моррисон.
Впервые американский резидент протянул руку Лимонову, и тот слегка пожал ее, испытывая неловкость, что у него были потные руки, зато Моррисон без смущения достал носовой платок и вытер свою руку.
Лимонов шел, придерживая карман, в котором лежали деньги. Ему казалось, что они разливают тепло по всему телу. Хотелось поскорее уединиться и пересчитать зеленые бумажки с портретом Вашингтона. Он вбежал в уборную, закрылся и, достав конверт с долларами, стал их считать, прикидывая в уме сумму по последнему курсу.
Утром он узнал о том, что «Орел» уже отошел, и город занят революционными войсками. Контрразведчик сорвал с себя погоны и вышел из дому. Проходя по Селенгинской улице, где размещался Военный совет, он столкнулся с группой лиц. Кто-то из них произнес: «Я еду с Лазо». — «Выдумываешь?» — сказал другой. «Не веришь, спроси у него». Лимонов присмотрелся и узнал в группе того, кого он уже видел раз на вокзале в обществе генерала Рождественского.
С этого дня Лимонов стал заходить в Военный совет, ища встречи с Лазо, но ему это никак не удавалось. Тогда он обратился к секретарю Пригожиной, и та ответила:
— Товарищ Лазо уехал.
— Надолго?
— Он вернется через месяц. Какое у вас дело, товарищ?
— Личное, — мы с ним однополчане по Красноярску.
— Заходите, наведывайтесь! — пригласила Пригожина.
Никогда во Владивостоке не было такого теплого апреля, как в двадцатом году. На рейде все еще маячили японские корабли, но море и город нарядились в праздничные платья. Изумрудно-голубая вода играла ослепительными блестками яркого солнца, а город, украшенный кумачовыми флагами, жил радостной, полнокровной жизнью.
На бульварах и улицах множество взрослых и детей. На лицах беззаботные улыбки, все веселы, и никто не хочет вспоминать черные дни розановского разгула.
Третьего апреля в Народном доме было особенно шумно. Здесь собрался городской Совет рабочих и красноармейских депутатов. Бурно встречали делегаты членов Совета. На минуту стих шум, и председатель, воспользовавшись этой паузой, произнес:
— Слово от Коммунистической партии имеет товарищ Лазо.
На трибуну вышел, сопровождаемый аплодисментами, председатель Военного совета в скромной гимнастерке. Небольшие усы оттеняли тщательно выбритое лицо. Лишь близкие друзья знали, что Лазо болен и нуждается в длительном отдыхе. Возвратившийся во Владивосток доктор Сенкевич уговаривал Сергея Георгиевича серьезно полечиться, но Лазо неизменно отвечал: «Через недельку налажу дела, и тогда, Казимир Станиславович, я в вашем распоряжении». Но проходили недели, а Лазо не начинал лечения.
Голос его звучал негромко, но отчетливо:
— После кровавой борьбы мы снова собрались здесь, во Владивостоке, у этого окна Советской России, на берегах Великого океана, в этом центре интервенции на Дальнем Востоке. Собрался Совет, и этот факт громче многих слов говорит нам о мощи Советской России. И не слова приветствия, а какие-то другие слова нужно сказать на этом заседании. Вокруг нас — штыки иностранных интервентов, и из-за этого мы не можем установить полностью советскую власть. И то, что нас объединяет, то, что дает выход нашим силам, что разрешает это запутанное положение, — это борьба. Все силы, все средства отдадим борьбе. Пусть мы временно отказываемся от проведения полностью советской политики, но зато готовы к борьбе. Мы не идем ни на одну уступку, ни на один компромисс. Борьба требует от нас строгой, суровой дисциплины, сплочения наших революционных организаций.
Там, за Байкалом, Советы, разрушив старое, победили. Они могут перейти к мирной, созидательной работе. Мы же здесь победы еще не одержали, хотя и перед нами стоят задачи советского строительства. Мы должны помнить, что Советы не только созидатели нового, но они и могильщики старого, умирающего строя. И эта работа могильщика здесь не закончена. В борьбе за восстановление Советов во Владивостоке и во всем крае пролито много крови, но рано или поздно советская власть восторжествует и здесь.