Если я сейчас выстрелю по этим неугомонным шалопаям, де ещё и каким-то чудом по ним попаду, всё равно не спасу моих мохнатых братьев от неминуемой смерти. Просто не успею. Да и убийство человека, и тем более ребёнка, явно не входило в мои планы. Всё что я хотел с этими мелкими бузотёрами сотворить, это с помощью верёвки скинуть их с лошади, а когда они за мной погонятся, устроить так, что бы они попались в вырытую для этого Игды, а сейчас занятую огромным зверем, яму-ловушку. А там уже, что-бы они из неё не выбрались, накрыть их сверху чем-то тяжёлым. Посидят денёк-другой на водной диете, поразмыслят о своём нехорошем поведении, и возможно вернут мне моё законное имущество. Согласен. План, — так себе… И всё могло пойти наперекосяк. Как в данном случае. Но ничего иного в мою детскую башку, больше не пришло. И как по другому справится с этими обормотами, я совершенно не представлял. Ну не убивать же их за это! Тем более, спасая жизни лесным зверюшкам. Да и местные аборигены, в случаи их преждевременной кончины от моих небольших стрел, вряд ли меня поймут…
— За что ты Комар, убил двух отличных, молодых охотников? Да ещё к тому же, отпрысков уважаемого в великой империи, далеко не последнего хана? Которые несомненно, принесли бы огромную пользу, нашему милому обществу отважных головорезов?
— Ну, как вам сказать…
— Говори как есть. Мы постараемся тебя понять и простить.
— Они охотились на маленьких медвежат. Вот я их и пристрелил…
— Ты убил юных охотников за то, что они как и положено охотникам, охотились?.. Очень странная отмазка, не правда ли? Быть тебе за это, лакомым куском мяса, для наших боевых псов! Бросьте его к кровожадным бавгарам…
— Тихо Комар, успокойся! Соберись уже наконец! А то, панику развёл… — Заорал я мысленно на себя. — За такое в военное время, — расстрел на месте!
А тем временем, Элдак и Келджик, затаив дыхание и до звона натянув тетиву, как следует прицелились острым металлом, прямиком в испуганные морды, набегающих на них медвежат.
«Эх! Был бы здесь Ахмет, он легко бы остановил этих безбашенных сорванцов, которых я чего греха таить, немного таки побаивался. Ведь подумать только! Сбить на лету своей невероятно быстрой и точной стрелой, другую свистящую смерть, выпущенную точно в ревущую башку разъярённого мишки-великана… Эти два, хоть и невероятно прытких сопляка, ему точно не ровня.»
Но Ахмета здесь не было… А был перепуганный до дрожи в коленках маленький мальчик, еле выглядывавший из-за высокой травы, и отрешённо смотревший как убивают его, ни в чём не повинных молочных братьев. И даже ничего не пытавшийся с этим поделать. Не потому что не хотел. А даже отдалённо не представлял, что он в данной ситуации сделать-то мог… А его взрослый, верный слуга Игды, и вовсе где-то растворился от греха подальше, оставив томится на ещё тлеющем костре их ароматный ужин…
Мелких медвежат, было безумно жаль… Ведь сколько счастливых мгновений они провели вместе в озорных, порой очень даже опасных медвежьих забавах! Сколько деревьев излазили, сколько жутких, не стеснявшихся пускать в ход свои острые когти и зубы, белок прогнали, пока чистили их гнёзда в поисках поживы. Сколько шишек и синяков набили… Да и они не раз его выручали, спасая висящую на волоске жизнь, из последних сил вонзаясь когтями и зубами в толстую кору, и подставляя под беспомощно свисающие босые ноги, свою мохнатую голову. Не давая ему окончательно свалится с высокого дерева… И вот теперь, когда им нужна была моя помощь, всё что я мог для них сделать, это стоять и смотреть на эту бессмысленную и страшную бойню.
«Прощайте мои лесные братья! Вы были мне, настоящими товарищами…»
Я до того расстроился, глубоко уверенный в своей полной никчемности и ничтожности, что ниже падать было просто некуда. И больно ударившись об дно моей детской неуверенности, я вдруг воспрял духом. И во мне проснулся даже не зверь, а какой-то не ведомый мне ранее, жуткий монстр. Быстро смахнув рукавом выступившие детские слёзы, я сглотнул подступивший к горлу ком и тихо процедил сквозь сцепленные зубы:
— Хрен вам с редькой, оболтусы, а не братьев-медвежат! Г-р-р! — зарычал я по волчьи, в бессильной злобе. Чем привёл в чувство, не совсем удачно приземлившуюся на свою мохнатую голову, свернувшуюся в три погибели и очень удивлённую своим странным местоположением, медведицу.