***
— Хозяин! Что с вами? — выкрикнул Игды, провожая взглядом вереницу из трёх, еле плетущихся лошадей. — А где Шрам? Мерзы?
— Нету больше Шрама… — с трудом спустившись с лошади, ошарашил я его новостью. — И Мерзы, тоже больше нет… И давай Игды, без лишних вопросов. Принеси что поесть. За три дня устал как собака…
— Как, нет Шрама, — невероятно расстроился горбун потере единственного друга.
— Я же просил, без вопросов! — чуть ли не наорал я на бедного Игды. — Я потом всё обьясню… — ответил я немного успокоившись. — И это, орехи белке перетолки и молока свежего для неё достань. Ну и для меня, заодно…
Весь мой поредевший десяток, с изумлением смотрел как их, и так не шибко большое начальство, пошатываясь, отправилось в шатёр. — Игды! Чего застыл! Бегом, твою же медведицу! Я долго ждать буду! — как гром среди ясного неба прогремело с юрты. И не успевший прийти в себя горбун, тут же метнулся исполнять мои распоряжения…
***
— Вот зря ты Комар, не дал мне тогда его прирезать! — выкрикнул Лоскут. После того, как сидя вечером у костра, я поведал моим подчинённым о недавних приключениях в лесу.
— Это я виноват… — заплакал порядком подвыпивший старик. — Не рассказал тебе Хозяин, что мне говорил Шрам. Просто забыл… Старый дурак!
— Никто, ни в чём не виноват… — подытожил я кутаясь в тёплый плед, и глядя на всепоглощающие языки пламени. — Всегда будут добрые люди, и негодяи притворяющиеся людьми. Никуда от этого не денешься… Главное, самим оставаться людьми…
— Это да… — вздохнул Лоскут. — Но Шрам мне, как отец был! — вдруг выкрикнул он, и закусив руку зубами, заплакал.
— И мне! И мне тоже! — поддержали его ребята.
— Никогда этого урода, Мерзы, не прощу! В царстве Тенгри найду и отомщу! — всхлипывал Лоскут.
— Прости меня, о лесное чудо! — вдруг, упал на колени перед белкой Игды. — Ведь если бы не ты, не видать мне больше моего хозяина! А я за тобой пол дня с ножом гонялся! — белка увидав упавшего перед ней горбуна, не на шутку перепугалась, тут же запрыгнув мне на голову. Картина была до того смешная, что я не выдержал, и с трудом сдерживая улыбку, всё же засмеялся. — Чего вы ржёте, ироды! — не понял Игды, присоединившихся ко мне, во всю обхохатывавшихся ребят. И от невозможности их остановить, махнул на всё рукой и тоже улыбнулся…
Это был не злой смех. И все это понимали, даже убитый горем Игды…
— Смотрите! — вдруг проорал Лоскут. — Волки! Прямо к нам идут! — все тут же бросились к лошадям. И выхватив луки, стали одевать на них тетиву.
— Никому не стрелять! — проорал я своим детским голоском, словно меня резали. — Если хоть одна стрела вылетит, всех на ремни пущу!
Из тёмного леса, поблёскивая чёрной шерстью и горящими от нашего костра красными глазами, вышел огромный, чёрный волк. Скаля белые зубы на ошарашенно смотрящих на него, перепуганных людишек, он своим уверенным, пружинистым шагом направился к идущему ему на встречу мальцу. Когда огромная, рычащая пасть остановилась возле улыбающегося лица, волк вдруг жалобно застонал и немного присев, положил огромную голову, пацанёнку на грудь. Тот, промурлыкав словно кот, нежно его обнял, и несколько раз успокаивающе погладил, прорычав что-то в ответ.
— Вы все теперь свободные люди! — обратился я к озадаченным ребятам, чувствуя что больше не вернусь. — Зачем вам это неблагодарное занятие? Выучитесь ремеслу. Будьте людьми. Запомните! Знания не носить за спиной. Но они вас всегда прокормят! — Игды! Друг! — крикнул я ошарашенному горбуну. — Завтра, попробуй снова научить их грамоте! Кто захочет конечно… Шкатулка, и всё что внутри, включая пятерых лошадок и шатёр, — всё теперь твоё! Честно заработанное! Прощайте! Не поминайте лихом… — И я, схватив Хо за ухо, запрыгнул на присевшую тушу, обхватил огромное тело ногами и словно ветер, умчался в тёмный лес…
Глава 25
Сидя на перескакивающем с кочки на кочку, мчащемся во весь опор волке, и невольно залюбовавшись такой прекрасной, полной луной, я смотрел как мимо меня проносились уже знакомые с рождения картинки… И тут, в своих крепко сжатых ладонях я почувствовал не шерсть неутомимого великана Хо, а огромный волчий клык, за который я когда-то держался своими крохотными, детскими ручками. И почему-то вновь вспомнил родившую меня, и так по-глупому погибшую мать.