— А то давай женю. Невесту потолще подберу, сразу тройню выдаст.
Тройня меня тоже пока не прельщала. А, надо сказать, дядя мой по совместительству еще был и поставщиком невест. Этого его хобби следовало еще больше опасаться. Почему-то дядя специализировался по невестам тяжелой весовой категории. Судя по габаритам дядиной жены, это соответствовало его вкусу, а со вкусами других дядя мало считался. Поэтому я пошел в артисты.
Дядя повел меня на квартиру профессора театрального института Дормидонта Ивановича. Профессор взглянул на меня и поскучнел. Но отступать ему было некуда. Месяц назад дядя помог вступить в жилищный кооператив его сыну.
— Даю бессмертную строчку: «Вороне где-то бог послал кусочек сыру», — обреченно сказал Дормидонт Иванович. — Преподнесите мне ее, голубушку.
Я, не долго думая, преподнес:
— Воронегдетобогпослалкусочексыру.
Профессор потряс своей головой так, словно на ней было написано: «Перед употреблением взбалтывать».
— Какая-то манная, каша, — скривился Дормидонт Иванович. — Прошу иметь в виду — в строчке шесть слов. Выдайте каждое в отдельности.
Я выдал. Все шесть в отдельности. Перечисляя слова, я загибал пальцы, чтобы не просчитаться, и после каждого слова делал паузу. Тем не менее Дормидонт Иванович опять взболтнул содержимое своей головы. И тоже сделал паузу. Во время его паузы все мы — я, дядя и. профессор — пристально изучали друг друга, не зная, что сказать.
Наконец Дормидонт Иванович выдавил:
— Оставим в покое строчку. Скажите одно слово: «ворона».
— Во-ро-на, — растянул я ворону, на всякий случай подсчитывая на пальцах слоги.
— Приятного аппетита, — сказал профессор. — Лисица еще не съела сыр, а вы уже скушали кусок вороны. А именно букву «р».
— А я эту букву съедаю не только в вороне, — поспешил заверить я Дормидонта Ивановича, втайне надеясь, что на этом моя артистическая карьера закончится. — Могу слопать ее в радиоприемнике, или в ресторане. Везде могу.
Но напрасно я надеялся. Загибаю пальцы: оттопыренные уши, дефект речи, вопиющая бездарность — все это не помешало мне поступить на актерский факультет. Очевидно, Дормидонт Иванович, оказавшийся к тому же председателем приемной комиссии, после нашего ухода долго и усердно взбалтывал свою голову, потому что продукт он извлек из нее удивительный.
— Даю трудное, очень трудное задание, юноша, — сказал этот хитроумный муж, когда я предстал перед экзаменаторами. — Не уверен, что справитесь. Прочтите-ка, голубчик, бессмертную басню «Ворона и Лисица», не произнося букву» р».
С поставленной задачей я справился блестяще, вызвав бурные аплодисменты экзаменаторов. Ловушка захлопнулась, и, к моему ужасу, я был зачислен.
Сразу же выяснилось, что буквой «р» я питаюсь более регулярно, чем хотелось бы. Ну, думаю, Дормидонт Иванович, обрек ты меня на муки и унижения, на бесполезное растрачивание жизненных сил, для тебя жилые метры родимого сыночка дороже человеческой судьбы — так держись теперь, вволюшку наболтаешься своей профессорской головой. И всю вину за собственное поедание буквы «р» переложил на Дормидонта Ивановича.
— Перенапрягся я, зациклился где-то, входя в образ, а выйти не могу, — объяснил я свой речевой дефект преподавателям. — Слишком уж ваш профессор тяжелые задачки дает. Так вообще свихнуться недолго.
Ректор сделал Дормидонту Ивановичу внушение. Три месяца весь профессорско-преподавательский состав напряженно ждал, когда я расциклюсь. Все обвиняли Дормидонта Ивановича в безжалостности к абитуриентам. Наконец его голова в результате каждодневных взбалтываний родила покаянное письмо ректору. В нем Дормидонт Иванович, признавая некоторые свои заблуждения по линии отбора абитуриентов, напрочь отвергал обвинения в жестокости к ним.
«Кстати, эта лопоухая бездарь, как мне удалось только что выяснить, — писал Дормидонт Иванович, — не выговаривает букву «р» с пеленок. И нет слов, чтобы выразить свое возмущение этим прытким юношей, который сумел одурачить приемную комиссию».
За одурачивание меня отчислили. В итоге по сумме трех попыток я несколько лет буксовал на одном месте. Дороговато, как видите, обошлись мне блатные эксперименты дяди. А вы хотите, чтобы я экспериментировал с родной дочерью. Нет уж, увольте!
КОМАРИНЫЙ ВОПРОС
Наш отдел занимается учетом комаров, существует не первый год. Техническое оснащение у нас примитивное: блокноты и ручки. Как только появляются первые комары, мы разбиваем нашу область на тридцать регионов — по числу сотрудников в отделе — и разъезжаемся кто куда.
Своей работой мы довольны. Весной и летом на свежем воздухе, все остальное время осмысливаем собранный материал. Строго говоря, на осмысление уходит две недели. Затем, от нечего делать, потихоньку начинаем переосмысливать осмысленное. И так до следующего сезона. Сверху не дергают — комариный вопрос не самый насущный. Скажу больше: в различных слоях населения приходится сталкиваться с его недооценкой. Хотя все сходятся на одном: раз есть у нас комары, их надо учитывать. А как же иначе: областная общественность должна знать, сколько комаров приходится на душу населения. Так ей спокойнее.
Вообще-то мы побаиваемся, что когда-нибудь изобретут эффективное средство для уничтожения комаров и наша служба отомрет. Но, думается, на наш век комаров хватит. Все же на всякий случай, чтобы внимания к себе не привлекать, начальство стараемся не огорчать, законов на службе не нарушаем. Впрочем, с нашей спецификой их при всем желании не нарушишь.
Расхищать в отделе, разве что кроме кровососущих, нечего, взяток, скажем, стимулирующего характера — за более тщательный подсчет комаров в том или ином хозяйстве, — нам не дают: на селе, увы, в подходе к комариному вопросу все еще процветают косность и прагматизм.
Приписки из-за отсутствия премий лишены смысла: мы только фиксируем численность комаров, увеличение или уменьшение их поголовья от нас не зависит. Во всяком случае, так нам казалось до прихода в отдел Сиамского.
Сиамский, вступив в должность зама по общим вопросам, сразу же открыл нам глаза. Мы увидели комара с неожиданной стороны.
Мы поняли, как много возможностей таит в себе это заурядное насекомое. Выяснилось, что взятка за комаров не такая уж нереальная вещь, когда за дело берется специалист по общим вопросам. Благодаря кипучей деятельности Сиамского на комара появился спрос. В разгар комариного сезона одна из «районок» напечатала маленькую заметку под рубрикой: «Это интересно!». Заметка называлась «Кровопийца и лекарь». В ней говорилось: «Согласно последним исследованиям профессора Э. Смита (Северо-Восточная Постландия), всем хорошо известный комар не только сосет нашу кровь, но приносит человеческому организму пользу, которую трудно переоценить. Как удалось установить с помощью изотопа, введенного в комара, а затем «переадресованного» им в человека, комар вводит в нас фермент, излечивающий от тяжких недугов и продлевающий человеческую жизнь. Аналогичные опыты, проведенные с коровами, показали, что молоко буренок, покусанных комарами, в полтора раза жирнее и богаче витаминами, чем молоко непокусанных животных. В довершение ко всему скажем, что древние индейцы использовали отвар из сушеных комаров против кожных заболеваний».
О заметке, сочиненной Сиамским, заговорила вся область. Ее переписывали и передавали из рук в руки. И в письменных и в устных интерпретациях она обрастала еще более удивительными подробностями. Ценность комара постепенно разрасталась, и вскоре стали считать, что по целительным свойствам он оставляет далеко позади себя такие чудодейственные средства, как прополис, облепиху и корень женьшеня. Легковерные люди отдавали себя и коров на съедение комарам, отлавливали и сушили комаров, как грибы, настаивали их на спирте, консервировали, как помидоры, и протирали с сахаром, как черную смородину. В городских магазинах покупатели требовали молоко только от покусанных коров, иного не брали. Хорошо, что торговля быстро сориентировалась и во избежание убытков пошла навстречу покупателям, указывая на ценниках, что молоко именно-таки от покусанных коров, чем еще больше укрепляла веру населения в комариную целебность.