Через какой-то месяц комары сделались жутким дефицитом. Наметилась даже некоторая конфронтация между желающими быть покусанными и теми, кто лишал их этого удовольствия, в несметных количествах заготавливая комаров на зиму.
Настал звездный час Сиамского. Только нашему отделу было известно, в каких болотистых глубинках области сохранились еще комариные популяции. К нам хлынул поток людей с просьбами, вопросами и даже жалобами. Отдельные граждане и целые организации желали немедленно отправиться в укромные глубинки, кишащие комарами. Сиамский, к общим вопросам которого относилась и связь с внешним миром, выходил в предбанник, набитый людьми, и, напуская неприступность, ледяным голосом информировал:
— Граждан, не имеющих областной прописки, просим не беспокоиться: местные комары — достояние области, и мы не позволим разбазаривать их куда попало. Остальных прошу приготовить следующие документы: справку от врача. о том, что вы не соприкасались с инфекционными больными, — мы не можем подвергать риску подведомственных насекомых; характеристику с места работы с указанием морального облика — людей аморальных комар брезгует кусать; справку от техника-смотрителя об отсутствии или наличии в жилом фонде домашних кровососущих, которые, как показывает практика, изымают у человека тот самый комариный фермент и сводят его усилия на нет; и, наконец, документы об образовании — есть болота, где комары кусают избирательно, только объекты со среднетехническим образованием. Представители организаций должны иметь справку-гарантию по форме номер 139.
Затем Сиамский внимательно выслушивал посетителей. Вопросы задавались самые различные:
— Если прописана жена, не могут ли комары вместо нее покусать меня?
— Откуда комару известно, кто аморальный, а кто нет?
— Нет ли отдельного болота для семейного обслуживания?
— Где взять форму номер 139 и нельзя ли вместо нее предъявить справку о выполнении квартального плана?
— Не волнуйтесь, граждане, — успокаивал собравшихся Сиамский. — Мы не бюрократы какие-нибудь. Как говорится, возможны варианты. Постараемся учесть все запросы. Буду разбираться с каждым в отдельности. Заходите по одному.
Можете не сомневаться, что Сиамский удовлетворил самые разнообразные запросы, каждому дал адресок уютного, изобилующего комарами болотца. В каждом отдельном случае он шел навстречу клиентам, правда, после некоторой правильно трактуемой посетителями борьбы с чувством долга, который повелевал ему соблюдать строжайшие правила, им же придуманные.
Наши учетчики, сидевшие в это время на болотах, параллельно с подсчетом комаров прикинули и количество обнаженных клиентов Сиамского и примерную сумму, которую выудил из них зам по общим вопросам.
— Прохиндей он, конечно, и взяточник, — судачили они, собираясь на ежедекадную летучку. — Но и талантище по своему. Наживаться на комаре — кто бы мог подумать! Такой далеко пойдет. Стукнуть бы, куда следует, да боязно — вникнут чего доброго и прикроют контору.
А Сиамский уже приступил к заготовке комаров. Для этого он сколотил несколько бригад ловцов комаров из пенсионеров и школьников.
Как он расплачивался с ними, каким образом сбывал улов, никто не знает. Да это и неинтересно тому, кто далек от комариного промысла. Интересно, что один из пенсионеров подал на Сиамского в суд. Якобы тот присвоил себе добытых им комаров. В количестве 100 штук. Суд в иске отказал: сотня комаров, это хотя и немало, но все же не сотня рублей. Но мы-то нисколько не сомневались, что комаров Сиамский присвоил. И была это первая в истории криминалистики кража комаров.
Покусочно-заготовительная деятельность Сиамского подрубила под корень наше учетное дело. Местных комаров занесли в Красную книгу. Отдел за ненадобностью прикрыли.
Сиамский перешел в отдел туманов. На комарах он построил дачу, сумеет поживиться и на тумане. Сейчас он бьется над его расфасовкой..
КАПУСТА И КАЛЬКУЛЯТОР
Дед Василий собрался помирать. Было это лет пять назад, а он до сих пор помирает. Он всегда, каждую минуту помнит, что помирает, чем бы ни занимался. Рубит дрова — помирает, наворачивает свою любимую перловку — тоже помирает. И постоянно размышляет о смерти: про себя и вслух. Окружающие привыкли, что иных тем дед Василий не признает…
Бабке Зинаиде, его жене, жалко было денег на напольные весы, которые дед приглядел в сельпо. За всю свою жизнь бабка Зинаида ни разу не взвешивалась, и это не помешало ей дожить до глубокой старости, вырастить трех сыновей и семерых внуков.
— Бог, он в любом весе приберет, — пыталась разагитировать она деда. — Ты еще трельяж купи, чтобы напоследок получше разглядеть себя.
— Погляделку, положим, устраивать противно, — отстаивал дед свою блажь, — обличье мое на данном этапе не шибко киноактерское. Знать же, в какой весовой категории отдаешь концы, никому не мешает.
— Взвесься на овощехранилище.
— У Дуньки-то? Как же, наслышаны про ее фокусы. Того и гляди, пару кило недовесит.
По части аргументации бабка не слабак:
— Не картошка ты, что у тебя зажучишь? Кожу да кости?
Но и дед даром что без пяти минут покойник, а на аргументы тоже мастак.
— Кожу да кости. Именно. Привычка вредная у Дуньки выработалась, супротив привычки не попрешь. Что ни брось на весы, хоть коровьи лепешки, свой процент она не упустит.
— Коровьи лепешки для огорода полезны, — вредничала бабка Зинаида. — А твои кожа да кости вещь никчемная.
— Отчего же, — обиделся дед Василий. — Кожа на барабан сгодится, а кости — на барабанные палочки.
— Вот станешь барабаном, тогда и взвесим.
Тут дед неожиданно впал в меланхолию. Он представил себя барабаном, и ему стало жалко себя. Жил себе поживал, растил свеклу и картофель, поставил на ноги детей и вдруг — барабан. Вещь в общем-то в хозяйстве бесполезная.
И дед брякнул:
— Не хочу барабаном. Шум от него один. Хочу картофелеуборочным комбайном.
— Спятил, старый?
Бабка тревожно вгляделась в деда Василия — не отходит ли, не бредит? И на всякий случай извлекла из комода таблетку. От какой хвори дед собирался помирать, никто не знал, поэтому бабка сунула ему таблетку аспирина, который сама очень уважала и принимала при любом недомогании.
Дед от таблетки отказался (зачем зря добро переводить), лег на кушетку, руки сложил на груди и закрыл глаза.
— Хотелось мне как человеку помереть, — слабо процедил он, — да, видно, не судьба. Так и помру не взвесившись.
Бабка Зинаида захлопотала и понеслась в магазин.
Вернулась она с весами. Дед сидел за столом и уминал огромный ломоть хлеба, густо намазанный маслом и медом.
Весь остаток дня дед Василий взвешивался сам, взвешивал бабку Зинаиду, кота Проню. Переполошил кур, отлавливая их для той же цели. И все восхищался весами, оглаживал их, вертел инструкцию. А потом ударился в теории.
— Для честных людей весы, — заключил он. — Ворам и прочим жуликам просто погибель с ними. Взять Дуньку. Для нее очень вредный инструмент. Препятствует надувательской деятельности. Знаем Дуньку — гирьку туда-сюда пальчиком подвигает, глядишь, не в убытке. А тут сплошной убыток. Главное, руки ни к чему не приложишь. Стой и гляди в увеличительное стекло. Все тут, как в телевизоре, видать. Надуй попробуй.
— Дунька надует, — не согласилась бабка Зинаида. — Ее телевизором не перешибешь.
— Дунька может обвести технику вокруг пальца. — не стал упорствовать довольный покупкой дед. — А весы все равно замечательные. Так целый день и простоял бы на них.
— Хоть год стой, — разрешила бабка Зинаида.
— Помираю я, — напомнил дед. — А то бы и год стоял.
Через год дед Василий не помер. Но к весам охладел — сейчас они пылятся под шкафом. Зато пробудился у него интерес к микрокалькуляторам. Такой уж передовой дед, обидно ему помереть в стороне от технического прогресса. Бабке с ним, конечно, разорение, а ничего не поделаешь — человек одной ногой в могиле стоит, как не выполнить и этой его просьбы. Купила она деду калькулятор. И мало того, что вещь сама по себе не дешевая, так от нее и дальше траты. Деду-то на практике штуковину эту опробовать хочется. Ну посчитал он соседскому мальчонке примеры, сложил свой год рождения и бабкин, еще кой какие цифры из газеты. А где польза хозяйству?