— Садись.
— Я постою…
— Ты это что, виноват, да еще фуфыришься, а?
Командир полка кончал дело миром, и Тарасову стало неловко за свою обиду на него. Он сел против майора и виновато попросил:
— Извините, товарищ майор, не сдержался…
— А-а-а, и я хорош, — махнул майор рукой. Посмотрел на Тарасова пристально, улыбнулся и заметил:
— Знаешь, ли, комбат, что мне однажды пришло в голову, а? Не знаешь? Конечно. А мне подумалось, что и физическое, и душевное развитие человека происходит похоже. Вот, скажем, в детстве у ребенка режутся зубы, и ему невмоготу от зуда в деснах. Он ищет, что бы пожевать, чтобы зуд унять. Тут уж, родители, только гляди, не затащил бы в рот что и не нужно. Потом, зубы прорезались, а он не привык к ним и может свой палец укусить ненароком. Так же примерно и с характером у человека происходит. У тебя характер уж прорезался и остер стал. Учись владеть им, а то по неумению можешь такую боль и себе, и другим сделать, что беда будет. Да товарищей своих попусту не кусай, к чему это? Не думай, не от обиды говорю. Уж если прямо говорить, сам таков был. И страсть не люблю тех, у кого десны почешутся, почешутся, а прорезаться ничего не прорежется. Так смолоду и шамкают, как век отжившие старцы.
Тарасов слушал и еще больше каялся. Ему все сильней делалось неловко перед командиром полка. Ведь знал же его характер, знал, почему никто не препирался с майором, а взял да и распетушился. Характер командира полка был таков, что под горячую руку он мог так пушить кого угодно, только успевай почесываться. Но, разругав в пух и прах, он, успокоившись, понимал, что накричал и лишнего, и как-то старался извиниться. Поэтому на него не сердились и терпели разносы молча. Покричит — не перешибет. Хуже, когда без крику сделают так больно, что гладь не гладь — все ноет.
Молчавший во время перепалки командира полка с комбатом комиссар, прекрасно знавший обоих, теперь сказал:
— А ведь что ни говори, товарищ майор, а приказ-то в наших руках.
— Ладно уж защищать-то, — улыбнулся майор. — Выждал, как остыну, и тут как тут. Ну и черти же вы, ребята! А в общем, верно говорят: нет худа без добра. Черт его знает, и ругать его надо, и сказать „молодец“ не грешно. Вот положеньице у меня! — Он рассмеялся, шутливо покачал головой, помолчал и, вновь посерьезнев, продолжал: — А так вот что еще надо запомнить тебе, комбат: душа горит — это уж как есть, у всех горит, все на фашистов злы, но гореть надо с толком. Лес ведь тоже, бывает, горит, да не радостно от этого. Вот как держать себя надо! — Он сжал кулак. — Понял?
— Понял, товарищ майор.
— Смотри, а то придется сказать: ты мне брат, а правда — мать, как старики говаривали. И уж тогда не обессудь! А вот одно слово ты сказал хорошее — не сметь! Хорошее слово! Забываем мы его как-то, а зря. Надо и слово это не забывать никогда, и делом его крепить постоянно. Вреда не будет. Так вот, чтобы у меня больше не сметь самовольничать, ясно?
— Ясно, товарищ майор.
— А кто это за дверью топчется?
Комиссар шагнул к двери, но начальник штаба, точно духом чуя, что сказал командир полка, вошел сам.
— Та-а-к, — проговорил майор, усмехаясь.
Лейтенант смущенно молчал.
— Ладно уж, — махнул майор рукою, — хитрец тоже мне нашелся. Стоял, значит, у двери и ждал, чем все обернется. На всякий случай, так сказать. Если, мол, что, так и я приду комбату на помощь. Как видишь, не съел я твоего комбата — живехонек.
Лейтенант покраснел и тем выдал себя окончательно. Озабоченность товарищей была трогательна Тарасову, и он с благодарностью поглядел на комиссара и начальника штаба.
— Дай-ка карту, лейтенант, — попросил майор. — Пока ротные не пришли, познакомимся с планом предстоящей операции, кое-что уточним, утрясем, обговорим.
Он сказал это, как говорил, наверное, дома своей жене, все ли у нас припасено, как следует. И от этого спокойно-добродушного тона веяло такою душевною крепостью, такою убежденностью, что ничего страшного сейчас нет, так спокойно было лицо майора, что и всем стало спокойно. Позднее, вспоминая все это, Тарасов думал, что и разнос ему майор, наверное, сделал, желая вырвать из состояния сильной встревоженности, как он сам хотел выбить из такого состояния Назарова. Только он сделал это одним способом, а майор другим. Как бы там ни было, а он забылся сейчас ненадолго, и не так напоминало о себе то гнетущее состояние тревоги, которое было вызвано ожиданием тяжкого, неравного боя.