В первые секунды, как раздалась стрельба, Тарасов вздрогнул, приостановился, как и все, невольно приклонился, когда пулеметная очередь прошлась над головою. Но как только стрельба усилилась, горячка боя привычно вкипелась ему в кровь, и он, стоя под деревом, не обращая внимания на певшие кругом шальные пули, на грохот пальбы, кричал своим бойцам одно и то же:
— Вперед, ребята! Вперед! Не задерживайся, вперед!
Бойцы, тоже уже пережившие первые минуты предбоевой оторопи, рвались на вражьи укрепления и без этого его крика. Голос командира только подбадривал их, а не подгонял.
Кто-то разобрал, что он кричит, кто-то нет, большинство и вовсе не слышали его, но этот уверенный голос командира и то, что он тоже был здесь, со всеми, и стоял не боязливо, когда пули секли ветви, действовало на людей бодряще, и они смелее и смелее рвались вперед. Движение людей снова пошло все быстрее. И уже рев пальбы и взрывов не задерживал, а точно все подгонял и подгонял их. Батальон неудержимо рвался вперед.
Так бушующая перед земляною плотиною вода вдруг перебросится через преграду маленькою струйкою, точно слезою по щеке пробежит: следом переплеснется еще струйка, еще и еще, и вот уж роет землю маленький ручеек, а вода напирает и напирает, и взметываются волны, ударяя в сдерживающую их плотину. И все полнеет и полнеет, злее и злее ревет в прорыве поток воды, унося с собою новые и новые комья земли, и если вовремя не остановить его, то водная лавина помчится неудержимо, сметая все на своем пути. Ни Тарасов, да и никто здесь не видел всего, что делалось кругом. Он слышал только пальбу, взрывы и крики, видел всплески взрывов и то непрерывно вспыхивавшие от пулеметов и автоматов, то сверкавшие там и тут от винтовочных выстрелов короткие беловатые огоньки. И, как всякий, он делал то, что ему полагалось теперь делать. Он даже не понял, отчего сзади шел гул. И только до хрипоты крик:
„Подайсь, подайсь!“ — заставил его обернуться.
Виляя меж деревьев, темной громадой шел танк. Пройдя чуть вперед, он остановился, что-то взвизгнуло там, ствол пушки прошел вправо, и тотчас звонкий, будто разбили громадное стекло, выстрел секанул воздух. На сопке ухнул взрыв. Пулемет примолк на мгновенье, но сразу же с еще большей торопливостью, прямо захлебываясь злобой, заработал снова. Опять грянул выстрел, и пулемет замолчал. Танк дернулся и пошел дальше. Тарасов не сразу понял, откуда взялся этот танк. Но, поняв, что это командир полка направил сюда обещанные танки, обрадовался. Слева тоже загрохали пушечные выстрелы, перекрывая ружейную и пулеметную пальбу. И уж не стрельба стала слышна, а все нараставший, дружный крик: Ура-а-а!!»
И рядом с комбатом, и сзади, и впереди все ринулись вперед, и он тоже уже несся вперед со всеми, крича: «Ура-а-а!!.»
И радость его, и ликованье росли оттого, что движение вперед шло без остановки. Победа! Он всем существом своим ощутил, что враг сломлен. Там еще стреляли, еще ухали гранатные взрывы, но уж реже, разрозненней. Справа и слева стрельба была все той же, и оттого затихание боя здесь чувствовалось особенно явственно. Пока бой кипел с одинаковым накалом, не слышно было, что делается по сторонам, теперь же грохот стрельбы и взрывов справа и слева вроде все усиливался и усиливался. На самом деле он был все тот же, только здесь становилось тише и тише, и оттого слышней и слышней было, что делалось на соседних сопках. Тарасов несся по истолченному лыжами, ногами, взрывами снегу, злясь, когда земля вдруг попадала под лыжи и тело невольно дергалось вперед. Как и все, он стремился скорее пересечь рубеж вражеской обороны, и сам не думая почему, ощущал, что там, за этим рубежом, будет спокойней, безопасней, легче. Наверное, его торопило простое стремление скорее уйти от опасного места.
Вдруг он чуть не налетел лыжами на ползущего по снегу человека. Это был наш раненый. Тарасов тотчас узнал, что это был наш потому, что в правой руке у него была трехлинейка. Весь вывалянный в снегу и оседавший глубоко в рыхлый снег, раненый полз рывками. Выкинув вперед руку с винтовкой, он упирался на нее и тяжело подволакивал тело чуть вперед, потом медленно снова выкидывал руку и волочил тело вперед. Тарасов метнулся к нему.