— И сколько вы за это хотите? — осведомился Селиванов.
— Сто рублей в день не много будет? — заискивающе улыбнулась старушка и поспешно добавила: — Это вместе с кормежкой.
Николай смотрел на нее, не веря своим ушам. Чуть больше трех долларов в день, да еще и с полным пансионом?! Эта бабка хоть бы у внучки спросила, сколько стоит даже самый плохой гостиничный номер! Если бы он нуждался в экономии средств, то, конечно, согласился бы не раздумывая. Но, поскольку он мог позволить себе куда большие траты, даже если бы их не оплачивала редакция, то именно что задумался, нет ли здесь какого-то подвоха? Что, если эта милая старушенция потом обвинит его, скажем, в краже? Или хотя бы в неумышленном нанесении имущественного вреда путем разбития любимой фарфоровой кошечки 1927 года выпуска, производства артели «Красный нэпман», всего три сохранившихся экземпляра, два во Всемирном Музее Пошлости и Кича, один здесь…
— Я бы так много не просила, — заторопилась бабка, по-своему истолковав его молчание, — но ведь хозяйство денег требует, а цены растут, раньше хоть огородик свой был, а теперь бесполезно — все воруют подчистую, и забор ломают, приходится в магазине покупать…
— Ладно, ладно, — прервал этот поток слов Николай. — Вы мне только скажите, туалет у вас тут где? Надеюсь, не на улице?
— Нет-нет, все в доме! Я вам покажу…
Санузел, помимо унитаза с расположенным чуть ли не под потолком бачком, содержал еще древнюю чугунную ванну на гнутых ножах, с душевой головкой на гибком резиновом шланге без возможности повесить на стену (впрочем, если бы такая возможность была, вода залила бы весь пол — никаких занавесок вокруг ванны не было) но с последним обстоятельством Николай решил примириться. В конце концов, это лишь на несколько дней… Порывшись в кошельке и не найдя больше мелких купюр, он протянул старухе сразу пятьсот рублей, чем, похоже, сделал ее совершенно счастливой — на плату вперед она явно не надеялась.
— Только, пожалуйста, напишите мне расписку в получении, — попросил Николай, несколько сбив ее восторг, и прежде, чем морщины старухи окончательно сложились в гримасу обиженной добродетели, добавил: — Мне это нужно для бухгалтерии.
Буркнув «конечно, сейчас», Алевтина Федоровна вышла и вскоре вернулась с половиной тетрадного листка в клеточку, на котором было написано требуемое. Пробежав глазами расписку, Николай обратил внимание на неожиданно ровный и красивый почерк старухи, с длинными затейливыми хвостиками в и у, похожими на завитки скрипичного ключа; он-то ожидал увидеть каракули, нацарапанные, словно курица лапой. Попутно он узнал фамилию хозяйки — Безрукова. Селиванов кивнул и спрятал расписку в карман; старуха вручила ему ключ от входной двери, попросив при уходе «проверять, что закрылось», и снова вышла, напомнив, что ждет его с ужином на кухне. Николай отыскал-таки в недрах сумки синие резиновые шлепанцы, вымыл руки в умывальнике, подобный которому видел лишь в детстве на иллюстрациях к «Мойдодыру», и, оставив вещи в «своей» комнате (предположение насчет скрипучести шкафа полностью оправдалось), наконец проследовал на кухню, где уже вовсю хозяйничала Светлана, нарезая толстый пучок зеленого лука на влажной разделочной доске.
Ужин не отличался особой изысканностью — вареная картошка с курицей, соленые огурцы из банки, квашеная капуста, толстые ломти ноздреватого черного хлеба — но Николай почувствовал, что и впрямь изрядно проголодался, и не привередничал. Старуха, видя его здоровый аппетит, умильно приговаривала «кушайте-кушайте» — словно он был стеснительным нищим родственником, приехавшим из какой-то голодной дыры в богатый дом. Светлана ела не то чтобы вовсе без аппетита, но этак… вежливо, аккуратно отправляя в рот маленькие кусочки, и отказалась от предложенной добавки, по поводу чего старуха не преминула заметить. «Светочка у нас сама прекрасно готовит, что ей бабкина стряпня!»