— Я даже могу рассказать вам кое-что, чего вы не знаете, — удовлетворенно добавил Николай. — Начало этой истории. В понедельник вечером ваш сын заявился к своей бабушке, чтобы поживиться ее пенсией, как делал уже не в первый раз. Но на этот раз он нарвался на меня и был вышвырнут несолоно хлебавши. После этого он решил добыть недостающие деньги у своего отца.
Полагаю, ранее вы уже предупреждали его в доступной для него форме, чтобы он даже не думал об этом. Но он был пьян, зол и глуп, и решил, что справится со стариком. Когда он заявился к вам, вы натравили на него собаку.
Старик продолжал молчать, и Селиванов демонстративно достал мобильник.
— Сысоев… — пробормотал Николай, скроллируя список на экране. — Вы, может быть, думаете, что я ничего не выиграю, если позвоню? — вновь соизволил он заметить Славеста. — Ну, кроме морального удовлетворения, какое испытывает каждый законопослушный гражданин, помогающий разоблачить преступника, конечно. Ошибаетесь. Я получу превосходный сюжет. Отец затравил собакой сына, рожденного от инцеста, и скормил его другим псам — вы ж сами понимаете, бульварная газета, каковой вы считаете мою, мимо такого пройти не может! Итак… — палец Николая лег на кнопку вызова.
— Это была самооборона, — глухо произнес, наконец, Славест. — И вообще, Джульбарс сам на него бросился. Я тут не виноват.
— Вы виноваты, как минимум, в сокрытии улик, — жестко возразил Николай. — Вы обязаны были вызвать "скорую" и милицию, а не везти тело — или в первый момент он был еще жив? — на заброшенную стройку и не выбрасывать его собакам. И в свете подобного поведения вам будет весьма трудно отбиться от обвинения в умышленном убийстве. На презумпцию невиновности я бы на вашем месте не рассчитывал. Только не в российских судах — и уж вы это знаете получше моего. Не могу сказать, что смерть Петьки наполняет меня скорбью, но…
— Чего вы хотите? — перебил Славест.
— Вы знаете, чего я хочу. Пропуск во внутренний круг.
— Я назначал за него другую цену.
— Боюсь, с нашего прошлого разговора условия поменялись. Впрочем, я вам еще тогда сказал, что не могу выкрасть этот ваш донос у Васильчикова, и предложить ему взамен мне тоже нечего. А вот вам я могу предложить спокойную старость вместо тюрьмы.
— Не можете, — отрезал Славест. — И запугать меня тоже не можете. Я уже больше ничего не боюсь.
— В самом деле? — иронично приподнял бровь Николай.
— У меня рак, — произнес старик. — Врачи дают мне четыре месяца.
— Вот как, — вырвалось у Селиванова. К такому повороту он не был готов. Лишь теперь он понял, почему у Славеста такой изможденный вид. — Тем не менее, — не растерялся он, — даже и в этом случае вам будет не слишком приятно окончить жизнь в тюремной больнице.
— Я должен узнать, кто донес на… моего отца, — упрямо произнес Славест.
— В этом я ничем не могу вам помочь, — твердо ответил Николай. Если прежде он еще сомневался, то теперь окончательно уверился — этот старик, которому уже нечего терять, способен на что угодно. Включая убийство, и может быть даже не самой старухи, а — если следовать принципу «око за око» буквально — кого-то из ее родни.
К Светлане он относился явно лучше, чем к Петьке, но кто знает, что там переклинит в его мозгу, когда он узнает правду. Особенно если этот мозг уже поражен метастазами…
— Я и сам могу засадить вас за шантаж, — сказал вдруг Славест.
— Помилуйте, какой шантаж? Я, в отличие от вас, не прячу и не уничтожаю никаких вещдоков. И свидетельских показаний не утаиваю. У меня всего лишь имеется гипотеза, которой я вправе распоряжаться по своему усмотрению. Поделиться ей с моим приятелем лейтенантом или нет. Мне ведь надо о чем-то писать. И лично я бы предпочел написать о комбинате, а не о вас. Но если вы настаиваете на обратном…
Славест, не говоря ни слова, вдруг полез во внутренний карман плаща, и Николая ужалил мгновенный испуг: что, если он достанет пистолет? Какой-нибудь наградной «маузер»… хотя Славест не настолько стар, но все равно… Этот скверик в двух шагах от комбината и улиц, по которым, пусть и не сплошным потоком, ехали машины, внезапно показался Селиванову вовсе не таким безопасным местом, как он думал, когда назначал встречу здесь. Машины где-то там, за сплошной стеной заброшенных ларьков, а здесь вокруг — ни души… тем более если Славест и в самом деле возомнил, что теперь ему можно все…
Но прежде, чем эти мысли Николая успели оформиться в какое-либо действие, рука старика вынырнула из-под плаща. Никакого оружия в ней не было. Только небольшой прямоугольник бумаги скверного качества.