Николай перешел пустынную в обе стороны улицу и зашагал в указанном старухой направлении, все еще раздумывая, ждать ли автобуса или все-таки позвонить и вызвать такси. Сомнения разрешились естественным образом он услышал позади шелест шин, натужное гудение мотора и дребезжание, и едва успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не быть окаченным с ног до головы водой из-под колес раздолбанного автобуса — это был типичный советский «ЛиАЗ» со снятой крышкой моторного отсека спереди и большой цифрой 2 на картонке под стеклом возле задней двери. Цифра была нарисована ручкой от руки.
Несколько капель грязной воды все же попали на брюки и туфли Николая, но он не обратил на это внимания и припустил за автобусом, помня, что следующего придется ждать долго. Автобус подкатил к остановке (представлявшей собой прикрученную к фонарному столбу табличку без всякой будки с крышей и скамейкой) и с шипением открыл двери; никто не вошел — остановка была пуста — и не вышел, так что двери почти сразу же начали закрываться, и Николай едва успел вскочить на заднюю подножку.
В салоне, как он и предвидел накануне, воняло бензином и выхлопными газами. На заднем сиденье восседал здоровый бритоголовый амбал самого свирепого вида, похожий на вышибалу в портовом кабаке низшего разряда. Николай покосился на него не без опасения и, лишь разглядев рулон билетов у него на пузе, понял, что это кондуктор. «Это называется разрыв шаблона», — подумал Селиванов. Доселе, когда ему доводилось ездить в общественном транспорте с кондукторами, это неизменно оказывались женщины, хотя чаще тоже внушительных габаритов.
— Сколько? — спросил Селиванов, одной рукой хватаясь за поручень, а другой доставая кошелек.
— Десять, — процедил бритоголовый. Николай с опозданием вспомнил, что у него нет мелких купюр, а пятисотенную этот тип, конечно, не разменяет С трудом удерживая равновесие — автобус качало из стороны в сторону, словно корабль на хорошей волне — он кое-как наскреб нужную сумму монетами; кондуктор презрительно наблюдал за этими манипуляциями. Николай не особенно удивился, увидев татуировку на руке, протянувшей ему билет. Что ж — похоже, в таком месте, как это, кондуктору и впрямь приходилось исполнять функции вышибалы и охранника, особенно в вечернее время, и предыдущий опыт работы тут требовался специфический. Автобус был почти пуст — спереди, рядом с кабиной водителя, сидела какая-то старушка, а ближе к хвосту — две девочки лет, наверное, двенадцати, о чем-то оживленно щебетавшие между собой. Должно быть, подружки-одноклассницы, подумал Николай, опускаясь на сиденье позади них. Вот только почему они не в школе?
— … и тут он, типа, начинает меня лечить, что, бля, курить вредно. Ну я ему, бля: «Мужик! Иди на х…!» А он типа: ой бля, а ты его хоть видела? А я бля: мужик, если все х…, которые я видела, тебе на спину повесить, на ежа будешь похож!
Вторая девчонка довольно заржала в голос.
Николай оторопело уставился на них, думая, что, должно быть, со спины неверно оценил возраст. Затем встал и прошел вперед по проходу, чтобы взглянуть на них (в любом случае ему надо было выходить на следующей остановке). Нет, двенадцать, ну тринадцать самое большее. Они еще даже «Евгения Онегина» не проходили. Письмо Татьяны считается для них слишком взрослым… Как они вообще читают стихи, которые им задают учить в школе? Как пишут сочинения, если не могут связать двух слов без мата? А, впрочем, известно, как теперь пишутся сочинения и рефераты. Скачиваются из интернета. Хотя — с интернетом в Красноленинске сложно. Ну все равно, списывают откуда-нибудь. Если, конечно, вообще ходят в школу хоть изредка. В школу, где в туалетах торгуют наркотой, где тех, на кого укажет вожак, избивают до полусмерти (причем независимо от пола), а учителей открыто посылают на все те же буквы — исключая тех, что зарекомендовали себя как отмороженные садисты и тем заслужили ненавидящее уважение…
— Мужик, чо уставился? — это была вторая. — Снять хочешь?
Николай поспешно отвернулся и пошел дальше по проходу к передней двери. Автобус остановился, и он вышел. Ага, вон и здание химчистки на другой стороне улицы. Только там, похоже, все закрыто, на окнах опущены щиты. Но это неважно, химчистка ему не нужна. А рядом, за остановкой автобуса в противоположную сторону (эта таки имела будку с крашеной в синий цвет металлической задней стенкой и крышей) — киоск. Николай, оглядевшись по сторонам, торопливо перешел улицу… и понял, что торопился зря, и сходил с автобуса тоже.
Газетный киоск был сожжен. Кто-то выбил сбоку стекло и бросил нечто горящее внутрь. Судя по всему, произошло это уже довольно давно — дожди успели смыть копоть со стен, и лишь внутри все оставалось черным, хотя неубранные осколки по-прежнему блестели на асфальте. Николай мысленно выругался. Склероз, что ли, у старухи? Или она и впрямь не знала? Ей-то, небось, этот киоск без надобности, когда там она в последний раз в этом месте была… Вот жди теперь следующего автобуса невесть сколько… и еще он надеялся деньги в киоске разменять. Можно бы и в химчистке, но и она не работает. Что вообще работает в этом чертовом Красноленинске… В нормальном месте он бы просто снял несколько купюр через банкомат, но что-то подсказывало ему, что в этом городе банкомат придется искать долго. Николай сел на изрезанную скамейку на остановке (попутно заметив, что задняя стенка пробита в нескольких местах — это чем же так постарались, не так-то просто пробить железный лист?) и вытащил телефон, чтобы попробовать еще раз дозвониться в мэрию. Как ни странно, на сей раз ему это удалось со второй же попытки. Голос в трубке, правда, подозрительно напоминал тот, что он уже слышал, но на сей ему отвечали трезво и по делу, и Селиванов решил, что это случайное сходство или игра воображения. «Оставьте ваш телефон, вам перезвонят, когда Игнат Игнатович сможет вас принять», — пообещала трубка. «Когда» вместо «если» звучало обнадеживающе, но с другой стороны, как известно всем, кроме младенцев, в хитпараде человеческой лжи фраза «мы сами вам перезвоним» занимает почетное третье место после «все хорошо» и «все будет хорошо». Николай, тем не менее, продиктовал свой номер и еще раз напомнил, что не отнимет у мэра много времени — уверенный, впрочем, что все равно придется перезванивать самому.