Хотя свои мысли майор выражал преувеличенно красочно и утрированно, я слушал его с большим удовольствием и вниманием. Первый раз за все свои две жизни я наслаждался таким могуществом русского оружия. Даже в Финскую войну я не испытывал ничего подобного.
Но в окончательную эйфорию меня ввёл капитан Лысенко. Появившись, он встал по стойке «смирно» и начал докладывать. Я внимательно вслушивался в его слова, но вдруг, на миг потерял всякую нить рассуждения, когда услышал, что вверенными ему танками Т-26 и мотострелками захвачен в плен командующий второй танковой группой немцев генерал Гудериан и с ним ещё несколько генералов и старших офицеров вермахта. Совершенно непроизвольно у меня вырвалось:
— Кто-кто…?
— Генерал Гудериан, — повторил Лысенко.
— Ох, и ни хрена ж себе, «ёжкин кот», — потрясённо воскликнул я, — неужели тот самый?
— Так точно, товарищ подполковник, нами захвачен в плен генерал-полковник Гейнц Гудериан, а также отвечающий за инженерные войска 2-й Танковой группы — генерал Бахер, кроме этого, с ними был командир 47-го моторизованного корпуса генерал Лемельзен, но он в завязавшейся перестрелке убит.
Капитан как-то виновато улыбнулся и добавил:
— С Гудерианом тоже вышла небольшая коллизия, при задержании пришлось его немножко помять, надавать, так сказать, по сусалам.
— Да ладно…, подумаешь, какая мелочь! Лишь бы память ему твои красноармейцы не отшибли, и, чтобы он сам себе язык не откусил. А то, как же он будет нам рассказывать про планы ведения войны против СССР? А что съездили ему по роже, то это даже и хорошо, глядишь, пооткровеннее теперь станет. Стратег херов! Ну, ты меня и удивил, капитан. Такого гуся хапнули, надо же! Я-то, грешным делом, думал, что немецкие генералы ведут себя так же, как и наши — сидят себе в уютных кабинетах, где-нибудь подальше от боевых действий и размышляют под крепкий чаёк над картами. А подальше находятся для того, чтобы, не дай Бог, звуки канонады не сбили их гениальные задумки.
Я громко расхохотался, быстро заразив этим и окружающих. Через смех выплёскивалось наружу всё напряжение, скопившееся со времени начала этой проклятой войны. И скопилось немало — судя по тому времени, в течение которое мы смеялись. Наконец я смог из себя выдавить:
— Всё, хватит, не могу больше! Пойдемте, посмотрим на этих «рябчиков».
Выйдя из укрытия, где располагался бронеавтомобиль, я сразу увидел нашу добычу — шикарно глядевшийся даже под камуфлированной окраской Опель-адмирал и трёхосный, повышенной проходимости грузовик «Хеншель 33». Возле этого тентованного грузовика стояла группа из семи немецких офицеров. Вид у них был не очень презентабельный. Все помятые, испачканные грязью, с порванными мундирами, без фуражек. Сразу было понятно, этих испуганных людей недавно весьма сильно прессовали и били, наверное, сапогами. Эти «фоны» и «герры» никогда раньше даже и помыслить не могли, что их будут так унижать.
Приказав немедленно загнать всю технику в лес и замаскировать, я подошёл к немецким офицерам. Впереди этой группы стоял подтянутый генерал со здоровенным фингалом под глазом.
— Генерал-полковник Гудериан, — догадался я, — так вот ты какой, «быстроходный Гейнц»!
Ещё в моей прошлой реальности немецкая пропаганда называла его «Гейнц-ураган». Он являлся буквально идолом для всех истинных арийцев. Ведь именно он командовал штурмом Москвы, а потом занимался подавлением сопротивления остатков русских войск.
Полюбовавшись видом пленённых немецких офицеров, я приказал охране отконвоировать их к замаскированному бронеавтомобилю. Сам тоже пошёл туда, предварительно распорядившись, чтобы Вихрев начинал подготовку мехгруппы к выступлению. Ведь даже такая ошеломляющая победа, не означала конца войны. Нужно было, пока немцы растеряны и неуправляемы, продолжить нашу операцию.