Как, собственно, и вышло.
А потом, примерно через месяц, его начали посещать эти неожиданные сны…
Особенно запомнился один – когда ему, впервые в жизни, приснился пропавший без вести прапрадед, лейтенант-разведчик Федор Кобрин, сгинувший где-то в белорусских лесах в июне сорок первого года. Как ни странно, это оказался единственный сон, содержание которого он более-менее запомнил. Предок трясся в кузове полуторки по очередной пыльной грунтовке, каких Сергей за проведенные в прошлом дни перевидал великое множество, баюкая на груди раненую руку. Отчего-то капитан точно знал, что ранение неопасное, немецкая пуля пробила бицепс навылет, не задев кость, но разведчика, несмотря на протест, все равно отправили в госпиталь вместе с другими ранеными.
Сидящих рядом красноармейцев Кобрин не запомнил, хоть один из них, тот, что сидел к прапрадеду вполоборота, и показался подозрительно знакомым. В том, что это именно предок, Сергей отчего-то нисколько не сомневался. Сначала Федор равнодушно смотрел поверх дощатого борта куда-то вдаль, коротко морщась от боли в раненой руке, когда грузовик особенно сильно подбрасывало на дорожных неровностях. Затем, словно почувствовав что-то, чуть повернул голову, безошибочно найдя взглядом глаза Кобрина. Едва заметно улыбнувшись, произнес, не раскрывая губ, – слова будто отпечатывались в разуме:
– Ну, здоро́во, внук! Ничего, что я эдак, запросто? А то пока все эти «пра-пра-пра» выговоришь, язык сломаешь…
– Здорово… дед, – так же безмолвно ответил капитан. – Ничего, конечно. Э-э… как сам?
– А чего мне сделается? Живой, как видишь. А рана – пустяк, заживет как на собаке. Обидно даже, что в госпиталь определили, мог бы и дальше бегать. В прошлый раз хуже вышло, осколком мне бедро аж до самой кости разворотило, пришлось остаться, чтобы отряд не задерживать. Так и помер в лесу без вести пропавшим да непохороненным.
– В прошлый раз? – искренне не понял Сергей. – Это как так?
– А сам разве не понимаешь? Эх, молодежь… Ладно, объясню. В прошлый раз моя разведгруппа на немцев напоролась, когда мы лазейку к нашим из Белостокского котла искали. Там я свой осколок и словил. Пока мои ребята уходили, сдерживал немцев, сколько мог. Потом патроны кончились, да и крови много потерял. Но сейчас никакого котла не случилось, вот и судьба моя по другой колее пошла-поехала. Так что спасибо, внук, подмог. Повоюю еще. Вот руку чуток подлечу и обратно на фронт. И недели-другой не пройдет, как добьюсь выписки, верно тебе говорю! Нечего мне попусту на койке валяться, когда вокруг такие дела творятся.
– Так… – Сергей попытался собрать в кучу скачущие стреляными гильзами мысли. – Так значит, теперь ты, э-э, без вести не пропадешь? Правильно понимаю?
– Может, и не пропаду, – невозмутимо пожал здоровым плечом разведчик. – А может, и вовсе наоборот, кто ж его знает? То мне неведомо, это ж ты из будущего, не я.
– Дед, а как же…
– Все, – неожиданно резко отрезал тот. – Большего ни тебе, ни мне знать не положено. Иди и сражайся, не посрами ни меня, ни других предков. И знай, Сережа, я тобой горжусь. Правильную ты профессию выбрал, мужскую. Так держать. Родину защищать всегда почетное дело, где бы она, Родина та, ни находилась.
Прапрадед весело подмигнул и отвернулся. Кобрин растерянно поглядел на его короткостриженый затылок и перевел взгляд на сидящего рядом командира, неожиданно узнав в том Витьку Зыкина. Ну да, точно он, как же сразу-то не понял?! Радостно вскинувшись, хотел было окликнуть товарища, познакомить его с неожиданно нашедшимся прапрадедом, но, как водится, не вовремя зазуммеривший будильник мгновенно разорвал не существующую в реальности связь…
На следующий день пребывающий в спутанных чувствах капитан отправил новый запрос в объединенный банк данных архива Минобороны. Полученный ответ ничем порадовать не мог: лейтенант Федор Андреевич Кобрин по-прежнему числился пропавшим без вести в ходе боевых действий. Вот только дата изменилась, сместившись на два месяца, – согласно новым данным, это произошло не в июне, а в августе сорок первого…
Невесело усмехнувшись, Сергей закрыл присланный файл. Вот, значит, как – своим вмешательством в историю он подарил прапрадеду два лишних месяца жизни. Негусто, увы. С другой стороны, получается, посещающие его сны – не плод фантазии или бред уставшего за учебный день разума, а нечто в какой-то мере реальное, несущее в себе определенную смысловую нагрузку, которую можно проверить. Интересно, даже очень. Вот только что это означает? Некую остаточную ментальную связь с тем миром? Но в этом случае ему, скорее, должен сниться бывший реципиент, комбат Минаев, а не Зыкин. И уж тем более не прапрадед, от которого в оцифрованном лет сто назад семейном альбоме не осталось даже фотографии. Значит, что? Да только то, что он ровным счетом ничего не понимает! Но рассказывать об этом никому нельзя, особенно особисту-психологу, иначе, чего доброго, может и от прохождения следующего «Тренажера» отстранить. Тем более еще неизвестно, КАКОЙ ИМЕННО вариант прошлого ему снится…