Господа члены английской и французской военных миссий внимательно слушали, кивали холеными головами, одобряли намерение Советского Союза дать отпор агрессору, хвалили прекрасно выполненные подготовительные материалы, — карты, планы, схемы, в соответствующих местах доклада начальника генштаба — хмурились, воинственно разглаживали усы и — уклонялись. Вопрос о заключении военной конвенции трех держав еще не созрел. Нужно обменяться мнениями. Требуется время для тщательного изучения. У них не имеется полномочий. Они запросят свои правительства. Они…
Истекали последние минуты перед началом всесветной кровавой трагедии, а они продолжали свою пошлую, ничтожную, нелепую игру, воображая, что они держат в своих руках нити мировых событий, тогда как эти события давно уже выскользнули из-под их контроля…
Может быть, именно тогда — в великой тайне, в молчании — созревала почва для того, чтобы в конце концов превратить в действительность то, что тогда комбригу казалось абсолютно недостижимым: поставить гитлеровскую Германию между двумя ударами — с Востока и с Запада.
…Если милая Иринхен сказала правду… Если человек с палкой сказал правду… …Если он знал правду… Если «Барбаросса» существует… Если этот план будет приведен в действие… Если он будет приведен в действие именно в такой ситуации — когда длится неоконченная война на Западе… Тогда политически дело выиграно… Ведь это самое главное — политически… А в военном отношении?
Едва комбриг в своих размышлениях дошел до этого пункта, как его тело пронзила непроизвольная дрожь.
…Тогда перед страной возникнет грозная опасность. Может быть, самая грозная за всю историю.
Вспомнилось давнее. Это было, кажется, в двадцатых годах… Вспомнился его старый учитель, великий знаток военной истории, походов, кампаний, отступлений и наступлений, всевозможных стратегических тонкостей… Однажды он сказал ему: запомните, мой молодой друг, если когда-нибудь немцы первыми начнут войну против нас… Подчеркиваю: первыми… Чего — не дай бог… То они дойдут до Москвы… И нам придется отбиваться, по колена в крови, у самых ее стен… Отобьемся, наверно, но — не дай бог…
…Звезда передвинулась и теперь стояла посредине окна, все так же медленно мерцая. У нее был такой вид, будто она о чем-то спрашивала.
Пора возвращаться в Москву, отдохнул неплохо. Время не терпит. Спасибо, что позволили побыть здесь, прийти в себя. Надо обязательно зайти в разведуправление, рассказать про все, что ему неожиданно пришлось здесь узнать. Интересно, как они отнесутся к этому?..
Незаметно для себя комбриг уснул.
Наутро он проснулся в каком-то нетерпении. Ему хотелось все вновь и вновь, с разных сторон обдумывать то, что надвигалось и — может быть — стояло уже у порога.
За столом, во время завтрака, он задумчиво сказал капитану:
— Имейте в виду, мои советы выполнить не так уж трудно.
— Какие советы?
— Насчет инерции мышления. Все дело в понимании прошлого.
— Очень интересно, товарищ комбриг.
— Если прошлое обожествлять — инерция возникнет. Если знать, что прошлое живет и все время развивается — инерции не будет. Ваш отец историк, он сумеет вам разъяснить это. Надо воспитывать свой вкус.
— Поясните, пожалуйста, товарищ комбриг?
— Поверхность застывшего прошлого — пресная штука. Надо приобрести к нему вкус, а для этого — проникнуть поглубже. И тогда вдруг окажется, что там оно острое, оно — жжется. Воспитывайте свой вкус, капитан.
— Спасибо за хороший совет, товарищ комбриг…
Днем он много гулял, словно прощаясь с парком. Мгновениями мысленному взгляду его представлялись бесконечные пространства — земли, страны, государства, — уходящие на Запад. И там, в них, — десятки, сотни тысяч людей, взоры которых обращены на Москву: пусть Москва что-то сделает, пусть Москва примет меры… Какие? Не нашего ума дело… Лишь бы Москва знала! Лишь бы Москва знала…