— Поехали Ласло, чего уж теперь, — Брехт проверил демонстративно патроны в магазине.
— И эти немцы? — сжался парень.
— Нет, думаю, это настоящие польские полицейские, не стоит в них подозрения вселять этой остановкой. Мы едем по делам во Львов, ничего ни на каких переездах не видели. Сейчас остановишься перед ними, если будут тормозить, и сразу идёшь и говоришь всё это Малгожате. И пусть она выходит, будет переводить. Ласло, ну, поехали уже. — сунул пистолет в карман пальто.
Поляк нажал на газ и отпустил сцепление. «Форд» заглох.
— Ласло!
— Зараз. — Парень снова завёл машину и повторил всё с точностью. Машина дёрнулась и заглохла.
— Ласло?! — Брехт прямо пятой точку почувствовал, что пушной зверёк подкрадывается.
— Не можу.
— Плавно отпускай сцепление, не волнуйся. Всё будет нормально.
Лабес попробовал в третий раз. Тот же результат. На нервы больше пенять не стоит. Что-то со сцеплением. Весело. До полицейских метров двести.
— Так, Ласло, ковыряйся в моторе, ну, или, где там надо ковыряться, тебе виднее. Я пойду до поста с Малгожатой прогуляюсь.
— Strzelać (Стрелять) …
— Тьфу на тебя, займись сцеплением!!! Не буду я ни в кого стрелять.
Иван Яковлевич вышел из машины, от досады громко хлопнув дверью. Если честно, то иначе бы и не закрылась дверца, до нормальных замков американцы не додумались. Прошёл не спеша до стоящего в пяти метрах позади зелёного «Мерседеса», показательно вальяжным шагом шёл. Малгожату успокаивал. Тоже, как и брат, уже себе стрельбу в белокурой головке наверняка нарисовала.
— Пани Малгожата, давайте прогуляемся до патруля. У Ласло машина сломалась. Пообщаемся с полицейскими. Хорошо, — Брехт подал руку пани, помогая из машины вылезти на грязную дорогу. Дождь недавно прошёл. Вся в лужах, но хоть колеи нет, отсыпали щебнем и гравием потом сверху власти городка Ополёк.
Девушка шла, как на расстрел идут настоящие комсомольцы, с высоко поднятой головой и презрением на милом личике. Брехт опять прямо почувствовал надвигающуюся неприятность. Что этой пацанке восемнадцатилетней в её блондинистую голову взбредёт?!
— Малгожата, ты только про фашистов, что мы убили, ничего не говори, отведут в комендатуру или полицию и продержат несколько дней, пока всё не выяснят, а потом Ласло в армию забреют, а тебя на фронт в госпиталь, и там вас обоих убьют. Потому ничего кроме перевода. Вопрос — ответ, и даже не полслова от себя. Разумеешь?
— Но ведь ты, пан Отто, помог нашей стране. Это подвиг. Тебя и Ванья должны наградить.
Мать вашу, Родину нашу!
— Малгожата! Ласло заберут в армию и убьют. Ты этого хочешь? Нет? Тогда ещё раз повторяю, только переводи мои слова.
— Хорошо. Я постараюсь. — Губы надула. Жанна блин Девственница.
В полицейских польских званиях Брехт не разбирался вообще. Сам пан офицер представился.
— Podkomisarz (Заместитель комиссара) — судя по квадратикам на погонах — поручик, выбросил два пальца к фуражке, оглядел Брехта с дивчиной и продолжил, — Бартос Твардовский (Twardowski).
Брат, должно быть, нашему Твардовскому, как то и не задумывался Иван Яковлевич, что автор «Василия Тёркина» — поляк. Не сильно в это верилось.
«Брат» придирчиво снова оглядел подошедших и вопросительно поднял подбородок.
В документах испанских Брехт назывался Хуаном Barreras Барерас. Он уже начал доставать паспорт и тут дивчина выдала.
— To Pan Otto von Stieglitz. Małgorzata Labes-jego Tłumacz. (Это господин Отто фон Штиглиц. А я Малгожата Лабес — его переводчик).
Приехали.
