– Вы что-то хотите сказать, товарищ Жуков? – заметил его движение Сталин.
– Я лучше промолчу, – буркнул маршал. – При вас не буду.
– А как вы думаете, товарищи, – спросил Василевский, – если бы Северов назвался полковником, итальянцы стали бы с ним разговаривать? Все он правильно сделал! А результат просто удивительный, все новейшие линкоры итальянского флота у нас!
– Но уникальный корабль, каким является «Смоленск», небоеспособен! – выкрикнул Октябрьский. – Он нуждается в серьезном ремонте!
– А кто вам дал право осуждать действия представителя Ставки? – Сталин говорил тихо и размеренно, его состояние выдавал только обострившийся акцент.
Командующий Черноморским флотом еще сильнее втянул голову в плечи и пробормотал:
– Я же хотел как лучше, я просто неверно понял приказ.
– А получилось как всегда! – хмыкнул Жуков.
Сталин жестом прекратил начинавшуюся дискуссию и сказал адмиралу:
– Идите и подумайте о своих ошибках!
А когда Октябрьский вышел, возмущенно сказал:
– Черт знает что! Лаврентий, займись этим делом!
Через пару минут после выхода из кабинета к Северову подошел майор НКВД и попросил следовать за ним, пояснив, что они сейчас проедут в госпиталь. Майор, видимо, подумал, что надо сказать, куда они направляются, чтобы человек не волновался. Черная «эмка» везла их куда-то на север, по крайней мере Олегу так показалось. В Москве и пригородах он ориентировался неважно, но, похоже, это было медицинское учреждение, расположенное в лесном массиве, который позже стал парком Лосиный остров. Госпиталь был небольшим и, видимо, предназначенным для высшего офицерского состава. Майор передал Олега медицинскому персоналу, вежливо попрощался и уехал. Северов видел, что тот несколько озадачен тем, что привез совсем молодого человека в генеральский госпиталь, но дисциплинированно спрашивать ничего не стал. Повязки, естественно, присохли. Когда их отмачивали и потихоньку отрывали, Олег не издал ни звука, а вот перевязывавшие его два пожилых врача через некоторое время дали волю чувствам, матеря коновалов, которые не догадались наложить мазь, если не было возможности вовремя перевязываться. Объяснять Олег ничего не стал, просто сказал, что особо с ним можно не церемониться и отдирать повязки поэнергичнее. Ему просто хотелось побыстрее прилечь, снова накатила сильная слабость, судя по ощущениям, сильно поднялась температура. Наконец повязки были сняты, но то, что открылось взгляду хирургов, им не понравилось, и Северов попал на операционный стол. Дальнейшее он помнил плохо, главными были два ощущения – боль и слабость. В его воспаленном сознании то мелькали какие-то сюрреалистические картины в стиле Сальвадора Дали, то являлись образы друзей и знакомых, живых и тех, кто уже давно погиб. Явилась Настя Галанина, говорила, что в новом мире она тоже работает пилотом, но возит пассажиров, потому что войны здесь нет. Рассказала, что встретила хорошего мужчину, который согласился усыновить ее ребенка, мальчика, она назвала его Олегом в честь отца. Сказала, что понимает, больше они никогда не увидятся. По ее щекам катились слезы, она погладила Северова по лицу своими нежными руками и ушла в светящийся круг. Явился отец, смотрел сурово, качал головой, сказал, что верит – его сына так просто не возьмешь. За него и мать просил не беспокоиться, у них все нормально, по Олегу, конечно, скучают, но ничего не поделаешь. Он ушел, но явился Булочкин, почему-то в генеральской форме, обещал кое-кому из мокрошлепов прощупать печень за такие дела, сказал, что в корпусе полный порядок. Потом его образ стал расплываться, появился какой-то бледный водоворот, и через некоторое время Северов понял, что видит над собой потолок, который почему-то вращается, правда, все медленнее и медленнее. Наконец вращение прекратилось, звон в ушах стал стихать. Не без труда повернув голову, летчик увидел незашторенное окно, за которым низко стоящее солнце освещало сосны в богатых снежных шапках. То ли утро, то ли вечер. Заметив его движение, к кровати подошла женщина, медсестра или санитарка, еще одна бросилась из палаты. Зверски хотелось пить, во рту как ОМОН ночевал, но ничего попросить Олег не успел, женщина поднесла к его рту поильник с прохладной вкуснейшей водой. Впрочем, долго блаженствовать Северову не пришлось, вторая женщина ходила за врачом. Тот внимательно посмотрел на Олега, потрогал его повязки и спросил:
– Как ощущения?
– Бывало хуже, – прошелестел летчик. – Давно я здесь?
– Третьи сутки. Раны сами по себе неопасные, внутренние органы не задеты. Проблема в том, что потеряно довольно много крови и началось воспаление. Перевязали бы вовремя, да с мазями, все было бы намного проще. Но сейчас все хорошо, покой и уход, и время, конечно, вот все, что нужно.