— Согласитесь, — говорил он, — исполнить эту фантазию старика, пусть так будет. Разве, сохрани Бог, болен сделаюсь, тогда поторопимся свадьбой.
— Что ты говоришь, папаша! — заметила с укором Франя.
— Сделайте, как я прошу, — продолжал старик, — послушайтесь.
— Мне довольно, что вы этого хотите, — сказал Вацлав, целуя дрожащую руку старика, — я не стану роптать, хотя, не скрываю, что год этот будет для меня длиннейшим в жизни; но если вы этого требуете…
— Мой дорогой Вацлав, — сказал старик, обнимая его, — я убежден, что это к вашему добру. Нужно, чтобы ты узнал свет, чтобы привязанность твоя усилилась, или, если она окажется только прихотью молодости, огоньком — воля Божия!.. Лучше пусть Франя пострадает год, другой, чем целую жизнь.
Желание старика, казалось, было непреложно; должно было согласиться; но Бжозовская, которая вошла в эту минуту с шумом, взглянула на Курдеша с таким гневом, с таким укором, словно хотела съесть его, словно его ненавидела. Рванула ключи со стола и вышла, стараясь победить в себе досаду, которую не могла высказать, не признавшись, что подслушивала у дверей. Уходя, она ворчала себе под нос:
— Вечно надо этому человеку сделать что-нибудь по-своему и вечно не то, что надо. Год велит им ждать! Отлично, хорошо, умно очень делает! Хочет, чтобы это разошлось, тогда как тут надо ловить, как птицу! Но если со мной ни о чем не советуются, не слушают меня: воля ваша, с Богом. Губи себе дитя, ведь оно твое.
Одна из любопытнейших сцен большой житейской комедии — сцена женитьбы; как разнообразно разыгрывается она, как различно начинается и кончается, каким неожиданным эпилогом завершается она! Кажется мне, что для определения общественного положения достаточно термометра супружеств; статистика браков дает вернейшее понятие о степени народной нравственности. Я понимаю мужика, которому некогда спрашивать сердце, которому нужна работница, жена, мать, пара сильных рук, чтобы замесить хлеб насущный, и он женится на первой встречной на улице; но не понимаю я чудовищных соединений в более достаточных и образованных классах, которым только выгоды и деньги служат благословением. Расчет исключительно руководит теперь большею частью связей, так что из десяти едва ли одна безупречна в этом отношении, все остальные — бесстыднейшая продажа. Это просто торг, на котором продается все: молодость, титул, красота, связи, богатство, образованность, дарование перед глазами целого света и без малейшего стыда.
В жизненной практике мы никогда не сознаемся в безнравственном убеждении, поступая самым безнравственным образом; напротив, врем сами перед собой и свое преступление прикрываем каким-нибудь достоинством. Так делается и в супружествах, хотя тайным поводом чаще всего служит мерзкий интерес и подлое желание пользоваться чужой копейкой. Кандидаты в супружество умеют хвостом вильнуть: этот жертвует собой для родителей и родных, тот для поправления падающего имения, иной разыгрывает роль влюбленного, другой еще отвергает существование сердца и боготворит рассудок, совершая во имя его подлость; в конце концов, словно в доме помешанных, каждый утверждает, что он один в здравом рассудке, чист, и никто не сознается в вине, хотя отлично видит ее и указывает в других.
Мы оставили некоторых героев нашей повести готовящимися к супружеству и едва уже не на пороге церкви: прекрасную Франю невестой Вацлава, прекрасную Цесю, имеющую выйти за маршалка Фарурея, и прекрасного Сильвана, мечтающего о тысячах, если не о миллионах будущей супруги, все достоинства которой заключались для него в шкатулке. Сильван при виде страшно запутывающихся обстоятельств с каждым днем задумывался более и более о женитьбе и глубже проникался сознанием потребности продать свою молодость, красоту, опыт, воспитание и имя. Часто по целым дням просиживал он, погруженный в кресло, с погасшей сигарой во рту, против большого зеркала, разбирая сам свои достоинства, и ни одна кавказская невольница, везомая на торг в Константинополь, не рассчитывает так на свои лета, прелесть и вероятность попасть в гарем султана или визиря, как Сильван рассчитывал на миллионы, которые должен был добыть взамен своих личных достоинств, составлявших его гордость…
— Я молод, кровь с молоком, красив, порядочен, образован; отлично; у меня есть имя, у меня есть звание, у меня есть имение, у меня есть опыт, я умею найтись, не струшу; чего же мне недостает? Я могу хлопотать о руке княжны С…, графини П…, о чьей хочу… не понимаю, чтобы мне смели отказать! Ведь какой-нибудь; X… женился же на двухмиллионной наследнице, хотя не может? равняться со мной ни в каком случае; ведь Ф…. подхватил же в Белоруссии 5 000 душ, без копейки долга, хоть не умел даже говорить хорошо по-французски. А я, а я! На что же я имею право надеяться?