— Вы здесь, в Варшаве, как и мы, гость, — сказала она соседу по-французски, — как мы, немножко чужой, и как бы то ни было вы обязаны жить с нами! Мы, как путники посреди пустыни, между которыми знакомство завязывается легко. Отчего вы не были у нас до сих пор? Ваш двоюродный брат, граф Сильван, далеко любезнее вас.
— Кому может понадобиться общество деревенского жителя, который тоскует по деревне?
— И о тех, которых там покинул.
— И о тех! — прибавил Вацлав тихо.
— Да и кто же не тоскует о чем-нибудь и о чем-нибудь не страдает? — продолжала Эвелина вполголоса. — Надо утешать друг друга и облегчать тяжесть. Вы любите город? — спросила она.
— Признаюсь вам, нет.
— Прежде я очень любила город, теперь он мучит меня и надоедает мне. В городе надо быть счастливым, иначе вид этого шума и веселости удваивает страдания.
— Страдания? — спросил Вацлав. — В таких молодых летах, разве вы могли испытывать их?
— Я? — ответила баронесса, очевидно забываясь в каком-то минутном увлечении. — Я? Я уже знаю все земные страдания, хотя едва еще прикоснулась к чаше жизни и высосала из нее лишь каплю сладости.
Отец взглянул на нее сурово, как-то печально, и Эвелина пришла в себя; графиня сказала ей что-то, она ответила кротко и вежливо и тотчас же, словно боясь потерять минуту, опять обратилась к Вацлаву, с которого не сводила глаз. Визит был весьма продолжителен: барон в беспокойстве мял шляпу в руках, а дочь его, занятая разговором, с Вацлавом, не трогалась с места.
— Вы будете у нас? — спросила она, улучив минуту, когда никто не мог подслушать. — Отчего вы не были, когда мы приглашали вас?
— Когда? — спросил удивленный Вацлав. — Я ничего не знал об этом.
Эвелина покраснела и с укором взглянула на Сильвана: это был первый взгляд, которого он удостоился.
— Приходите, когда хотите: мы всегда будем рады! — шепнула она взволнованным голосом. — Приходите, — прибавила она настойчиво, — вы сделаете нам этим много хорошего!
Этими непонятными для Вацлава выражениями, которые, однако ж, сконфузили его так, что он не нашелся, что ответить, кончился разговор и визит. Вдова подала руку соседу, встала вдруг и, как бы отрываясь от него всею силою воли, быстро простилась и вышла.
Вся эта сцена не могла ускользнуть от внимательного ока графини и. ревнивой Цеси; а Сильван был взбешен страшно и несколько минут прохаживался, воротясь от дверей и не имея силы произнести ни слова.
— Что это такое? — отозвалась первая Цеся. — Сильван, объясни нам, сделай милость, это что-то непонятное! Что значит эта нежность твоей прекрасной незнакомки к пану Вацлаву? Ведь она, кажется, видела его только раз. Право, — прибавила она с принужденным смехом, — я могла бы сообщить кое-что Фране! Вы делаете большие успехи в Варшаве.
— Я ничего не знаю, я ничего не понимаю! — ответил он оправдываясь.
— Я знаю все и вижу, что меня начинает преследовать какое-то свирепое фамильное несчастие: дело просто слепого случая. Нужно же, чтобы Вацлав был похож как две капли воды на покойного мужа Эвелины. Это удивительно!
— Я? — воскликнул Вацлав.
— Барон говорил мне об этом, — прибавил Сильван с живостью, — и заклинал меня всем, чтобы ты не посещал их дом и не нарушал их спокойствия, раскрывая старые, уже заживающие раны.
— Барон тебе говорил это? Барон тебя об этом просил? — спросил Вацлав. — Но отчего же ты не сказал мне этого прежде? Я бы и не показался. Зачем же этот же самый барон так неотступно приглашал меня сегодня к себе?
— Разве ты не понимаешь этого? — заметил ему Сильван. — Это было при дочери! Но мне кажется, что можно положиться на твое сердце: ты не будешь так жесток, не станешь мучить бедной женщины; тебе надо уехать из Варшавы.
— Не показываться ей больше! — перебила Цеся.
— Лучше всего было бы уехать, — прибавил Сильван, — этот случай и мне страшно помешал; я был уже на прекраснейшей дороге, а теперь я надолго отодвинулся.