Выиграв бой, ты проиграла войну. Конечно, ты теперь взрослая замужняя женщина. Детские забавы, как и детские болезни… Всё как надо, всё как у людей. Ты и меня пыталась сделать рабом протокола.
Одни воскресные обеды у твоих родственников чего стоили. Они повторялись практически слово в слово, превратив воскресные дни в пытку пошлостью. Твой подвыпивший папик комментировал события в Мире, до которых мне не было никакого дела, или делился жизненным опытом. Он учил нас жить, а сам продолжал класть деньги на книжку. Твоя мама вечно рассуждала о нравах и о том, какой должна быть семья. За столом же все сосредоточенно пытались есть ножом и вилкой (что вам давалось с большим трудом) и мешать сахар без малейшего звука. Однажды у меня зачесался нос…
Наши ссоры начались из-за денег. Я слишком мало для тебя получал и слишком легко зарабатывал. Сознаюсь, я работал не более 4 часов в день, но мне этого хватало. К тому же бизнесменом мне было не стать, характер не тот, да и не хотел я. Тем более что от голода никто не умирал и голиком не ходил. Твоей же маме хотелось иметь зятя-труженика, зятя при карьере и положении, в то время как моя официальная служба не давала мне ровным счётом ничего, кроме стажа в трудовой книжке, честной уплаты налогов и возможности работать не более двух часов в день. Воздав Кесарю Кесарево, я отправлялся домой, где меня ждало хобби, которое как раз и приносило те самые средства к существованию. Хобби тоже отнимало часа по два в день. Оставшееся активное время суток уходило на восхищение древними греками, больше всего на свете ценившими досуг. Твоя же мамочка досуг совсем не ценила, определяя его как леность и тунеядство. И каждый раз после обеда, когда вы уединялись у неё в комнате (ну, не будем мешать мужчинам), ты получала очередное вливание на тему: каким должен быть зять. Она заводила тебя на все сто, и по возвращении домой ты как хорошо выдрессированная собака выполняла команду «фас», омрачая тем самым не только не испорченный твоими родственниками остаток выходного, но и пару-тройку последующих дней.
Наши «серьезные разговоры» выглядели примерно так:
– Опять ты целый день торчишь за компьютером! – набрасывалась ты на меня. – Лучше бы работать пошёл, как все нормальные люди.
– Я работаю.
– Ты называешь это работой?!
– Я называю это работой.
– Ни хрена не делаешь, целыми днями сидишь за компьютером.
– Что тебе надо?
– Чтобы ты работал, как все нормальные люди.
– Тебе надо, чтобы я где-то шлялся целый день?
– Мне надо, чтобы ты деньги зарабатывал.
– На тех работах, какие ты мне сватаешь, я буду получать ещё меньше.
– По крайней мере, будешь меньше торчать в Интернете.
– Ты предлагаешь мне торчать где-нибудь в бане с тёлками и пивом?
– Ты на самом деле такой дурак или специально надо мной издеваешься?
– Это ты надо мной издеваешься. Хочешь сделать из меня приличного человека, загнать в гроб, а вдобавок заставить целый день ишачить ради таких же денег, которые у нас есть сейчас.
– Я хочу, чтобы ты стал нормальным.
– Как ты? Или как твои папочка с мамочкой?
– А чем тебе не нравятся мои родители?
– Мне всем нравятся твои родители. Это я вам никому не нравлюсь.
– Потому что ты ни хрена не делаешь, чтобы понравиться.
– Если я смогу когда-нибудь понравиться твоей мамаше, то перестану нравиться себе.
– Вот именно. Ты никого не любишь, кроме себя.
– Я люблю тебя.
– Да? И что же ты такого сделал из любви ко мне?
– Сходил на воскресный обед. И даже был немного вежливым.
– Ну, знаешь…
Ты нервно закуривала сигарету. Ты всегда хваталась за сигарету, когда у тебя по какой-либо причине не было нужных слов. Иногда мне казалось, что ты и начала-то курить только ради того, чтобы было чем латать лингвистические дыры в твоём миропорядке.
Такие разговоры, повторяющиеся с регулярностью размеренных сексуальных актов, не могли привести ни к чему хорошему. Мы понимали, что это начало конца, но ничего не могли с собой поделать. По большому же счёту, мы и не пытались ничего поделать с собой, избрав друг друга точками приложения сил, что воистину было сизифовым трудом.
Отчаявшись сотворить из меня человека, ты повернулась к Богу. Сначала это была дань моде, превратившаяся со временем в навязчивую идею замолить грехи. Бедняжка, ты решила, что твоя несчастливая жизнь, непутёвый муж и полное отсутствие перспективы есть не что иное, как наказание за грехи, которые ты теперь пыталась замаливать. Ты расписалась в нашей несостоятельности, решив получить всё то, о чём так долго мечтала, непосредственно из первоисточника.