елагинского кружка, куда входили Д. И. Фонвизин и В. И. Лукин, теоретик нового метода. Увлеченные теориями Дидро, молодые писатели стремились обогатить отечественный репертуар и сделать театр школой народа. Не считая себя в силах создать хорошие комедии, они занялись переводами, причем заменяли иностранные реалии русскими, чтобы пьесы были интересны отечественному зрителю. Подобные механические переработки западных произведений стали появляться десятками, но наиболее талантливые литераторы вскоре начали «склонять» творчески, полностью переосмысляя источник.
Княжнин, подобно своим современникам, энергично подражал образцам и делал это не больше других. Впрочем, он уже принадлежал к поколению, способному иронически отнестись к славе «северного Расина», о чем может свидетельствовать известный литературный анекдот: «Княжнин, написав свою первую трагедию “Дидона”, читал ее в нескольких домах. Все слышавшие восхищались ею. Молва о прекрасной трагедии дошла до императрицы Екатерины. Она пожелала видеть “Дидону” на придворной сцене, была очень довольна и похвалила автора. Кто-то из придворных, желая польстить Княжнину, сказал ему:
— Вы наш Расин.
— Молчите, — отвечал Княжнин, — ради Бога молчите, не то кто-нибудь услышит ваши слова и впредь ничего не станет вам верить»[86].
Так что репутацией плагиатора Княжнин во многом был обязан своим соперникам. Уже в упоминавшемся «Самолюбивом стихотворце» Николева слуга Чеснодума на вопрос, своей ли трагедией хочет его господин добиться успеха, лукаво отвечает: «Конечно, не чужой, / Ужли ты думаешь, что барин крадет мой?» В сатирических сочинениях И. А. Крылова Княжнин выведен под именем Рифмокрада, Рифмохвата и Крадуна. В комедии «Проказники» будущий зять Рифмокрада буквально понимает слова другого поэта, Тянислова, о воровстве Рифмокрада:
«Тянислов: ...я вам докажу, что он обокрал Волтера, Расина, Кребильона, Метастазея, Мольера, Реньярда...
Азбукин: Смотри, пожалуй! эдакой зверь! может быть, эти бедные люди от него по миру пошли»[87].
Пожалуй, драматургу просто не повезло. Во-первых, иным писателям не досталось таких остроумных и впоследствии знаменитых противников, как Крылов, чьи обвинения имели успех и не забылись. Во-вторых, период славы Княжнина пришелся на эпоху, когда идея подражания образцам начала подвергаться критике и популярный автор оказался удобной показательной жертвой. Наконец, он не только использовал чужие тексты, но усвоил дух европейской литературы, и заимствования выступали разительнее. Авторитет Крылова и Пушкина, назвавшего в «Евгении Онегине» драматурга «переимчивым», привел к тому, что мысль о несамостоятельности творчества Княжнина стала общим местом,
которое зачастую принимали на веру не только читатели, но даже комментаторы, в том числе и самые авторитетные. В примечаниях к юбилейному изданию Пушкина под редакцией классиков литературоведения Б. В. Томашевского, А. Л. Слонимского и С. М. Бонди о Княжнине сказано: «За исключением “Ябеды”, резкой сатиры на тогдашнее чиновничество, его пьесы представляют собой простые переделки на русский лад французских комедий XVIII века»[88]. Почтенные издатели даже не заметили, что приписали Княжнину знаменитую комедию В. В. Капниста. Можно ли верить остальной части их утверждения? В течение всего XIX в. ученые, изначально уверенные в «переимчивости» драматурга, без труда находят параллели к его произведениям в западной литературе и подобно критикам романтической эпохи «...в Княжнине не видят Княжнина»[89]. Лишь в XX в. в многочисленных работах Л. И. Кулаковой[90] и особенно в весьма содержательной и интересной статье Б. В. Неймана[91]было показано, насколько поверхностным является распространенное суждение о Княжнине. Однако место драматурга в культурной памяти нации, вероятно, уже определено. И все же, справедливости ради, стоит сопоставить пьесы Княжнина с источниками, тем более, что не все они были отмечены исследователями.
90
Помимо указ. соч. см. также:
91